Конечно, я не мог не вспомнить того вечера, когда Вера пришла домой, вся в слеза, у нее была истерика… И она надавала мне оплеух. Кричала, что не желает жить со мной, что только что в лифте на ее глазах убили соседа, человека, не имеющего ничего общего с нашей семьей – так, по ее словам, ее преследователь продемонстрировал свою готовность зарезать и меня в случае, если я не отпущу Веру с ним. Надо было видеть ее глаза! Хотя, с другой стороны, она вроде бы не лгала. Я сначала не знал, что и подумать, но потом послышался шум, какие-то шаги, в дверь позвонили и я увидел двух людей в штатском, которые представились следователями прокуратуры и начали задавать вопросы. Веры, к счастью, на этот момент не было, вернее, она крепко спала и не слышала нашего разговора. Она так переволновалась, что вынуждена была выпить снотворного (хотя я отговаривал ее, говорил, что это может отразиться на нашем ребенке). Меня спросили, слышал ли я что-нибудь о том, что примерно час тому назад в лифте нашего подъезда был убит человек, наш сосед. Я сказал, что ничего не слышал, сказал и тотчас почувствовал угрызения совести. Я, по сути, предал Веру. Ведь она могла бы что-то рассказать. Но зачем, подумал я, ввязываться (в эту историю) (беременной женщине)? Ведь ее затаскают как свидетельницу… А она и так чрезмерно впечатлительна и нервна. Я изобразил на своем лице крайнюю степень удивления, и тогда один из следователей показал мне след на полу, прямо возле нашей двери… Он принадлежал моей жене, Вере. А это означало, что где-то внутри нашей прихожей находились ее туфли, выпачканные кровью убитого, зарезанного соседа… Она не придумала этого маньяка, так получалось?

– Я не знаю, кому принадлежит этот след, – сказал я. – Не хотите ли вы сказать, что это я убил своего соседа? Пристрелил его…

Я нарочно сказал так, словно мне не было известно, каким образом его убили.

– Его зарезали. Ножом, – сказал другой мужчина. – Вы живете один?

– Нет. Я живу с женой. Она беременна и спит.

– Мы должны поговорить с ней…

– Я ж вам сказал: она спит.

– Хорошо, мы зайдем позже.

Мужчины отошли в сторону, о чем-то переговариваясь, после чего, даже не удостоив меня взглядом или словом, принялись звонить в соседнюю дверь. Я со злостью захлопнул дверь, но припал к глазку – мне было интересно услышать, как отреагирует на приход товарищей из прокуратуры моя не очень-то уравновешенная соседка. Она открыла дверь, и почти тотчас я услышал:

– Да, да, проходите… Мне есть о чем вам рассказать… – голос ее был серьезным, словно она и впрямь собиралась рассказать что-то необычайно важное. – Я давно за ним наблюдаю. Его давно собирались убить.

Больше я ничего не услышал – дверь захлопнулась.

Меня отпустило. Я включил свет и нашел прямо у себя под ногами туфли жены. Они были запыленные, растоптанные (подумалось тогда, что нелегко, вероятно, ей носить большой живот), подошвы вытертые… И одна из подошв – сырая от крови. Я вспомнил сразу же все фильмы об убийствах и о том, как быстро эксперты вычисляют замытые следы крови. Какой смысл мне был отмывать туфли? Если следователи вернутся и обнаружат вымытые туфли, они насторожатся: спрашивается, кто и зачем их помыл? Да и коврик на полу тоже нужно будет замывать… Вон сколько следов…

Я взял туфли, свернул коврик и запихал все это в полиэтиленовый пакет. Подумал, что надо бы хорошенько все это спрятать. Но в квартире оставлять опасно – а вдруг они станут обыскивать? Решение пришло само. Я вышел из дома с пакетом в руках и, пользуясь тем, что представители прокуратуры все еще продолжали оставаться в квартире не в меру разговорчивой, с фантазиями, соседки, пешком спустился на первый этаж, вышел на улицу, сел в машину и отвез отвратительный сверток за город. Выбросил в какой-то овраг. Причем делал все это в хирургических перчатках, целая коробка который стояла на полке в кухне, – Вера надевала их, когда мыла посуду. Но это было еще до беременности.

Вернувшись домой, я тщательно вымыл руки. Как хирург, подумалось мне тогда. Я заранее подготовился к вопросу Веры, куда делись ее туфли. Я так и сказал бы ей, что выбросил их, потому что они были в крови. Пусть она знает, что я поверил ей на этот раз. Но частично. Что же касалось угроз маньяка, который якобы на ее глазах зарезал соседа, то я не мог в это поверить. Не мог и все! И знал, что расскажи я эту историю своему брату-психиатру, тот лишь улыбнулся бы, мол, я же тебе говорил…

Но как же не повезло Вере, что она вошла в лифт, в котором находилось тело убитого а… Она словно притягивала к себе неприятности…

Бедняжка…»

Женщина, открывшая им дверь, оказалась приветливой, приятной. Сухонькая старушка с интеллигентным лицом, в клетчатом домашнем платье. Вот только из квартиры тянет деревянно-музейным запашком, пыльными шторами и жареным луком.

– Скажите, профессор Нольде здесь живет? – спросила Рита, показывая на соседнюю дверь. Они битых полчаса звонили в дверь профессорской квартиры. Им так никто и не открыл.

– Да, Юлий Михайлович живет здесь. Но днем вы его никогда не застанете. Он же постоянно на работе. Однако женщины довольно часто приходят к нему именно домой, знаете ли, все боятся операций или родов и приходят договариваться прямо сюда… Словно на работе он один Нольде, а дома – другой. У вас тоже проблемы? Вы проходите, я вас чаем угощу. Я уже сорок лет живу одна, даже поговорить не с кем. А у женщин столько всяких разных историй – можно романы писать. И виноваты в их трагедиях только мужчины. Однако мне повезло, у меня был хороший муж. Жаль, что умер давно. Таких мужчин теперь нет.

– Скажите, а у него есть сын?

– Миша? Есть, конечно. Славный мальчик. Очень добрый, воспитанный, я бы даже сказала галантный. Но он не по этой части, вас неправильно проинформировали. Он – не гинеколог. Это его отец гинеколог, а Миша – анестезиолог. Причем очень хороший. Они раньше работали в паре, но потом Миша ушел в железнодорожную больницу.

– А Миша женат?

– Какие странные вопросы вы мне задаете! Право, не знаю даже, что и подумать. Значит, у вас совсем другая история. Что ж, удовлетворю ваше любопытство, милые дамы: Миша холост. Хотя встречается с одной девушкой, я видела ее в машине. Сюда он ее не приводит, здесь отец. Возможно, когда отношения будут настолько серьезными, что невозможно уже будет скрывать Миша их познакомит.

– Значит, он здесь не живет? – догадалась Мира.

– У него своя квартира на улице Сакко-и-Ванцетти. Он купил ее пару лет тому назад. Очень хорошая квартира, скажу я вам. И Юлий Михайлович так сказал. Дом хоть и старый, но если там сделать ремонт, поменять сантехнику…

– Скажите, а вы не знаете, как зовут ту девушку, с которой встречается Михаил? – спросила Рита.

– Понятия не имею.

Соседка была в растерянности. Вероятно, она не привыкла, чтобы женщины, которые приходили сюда, наводили справки о его сыне, что сейчас не знала, как себя повести.