Майка полночи тогда проплакала. Я утешал ее и все-таки был счастлив – я так хотел, чтобы в нашей семье появилось ее продолжение, но просто не смел мешать ее карьере…

Но, Кир, опять, как всегда для меня, все оказалось совсем непросто.

Всю положенную после того показа неделю отдыха мы почти не вылезали из постели. Мать я успокоил, объяснив, что Майка просто устала от этой бешеной работы и готова обзаводиться потомством. Та, как и я, воспарила и старалась не докучать молодым излишним вниманием.

Неделя прошла, прошел и следующий месяц, в котором мы специально и грамотно подгадали «детородное» время, и еще один, и еще… И наконец известный профессор, на прием к которому я с огромным трудом записал Майку, объяснил мне, что ей предстоит длительное лечение. На Западе в ее случае дают семидесятипроцентную гарантию успешных родов.

И снова мы пытались угадать «детородное» время. Чтобы заработать на лечение, я вкалывал, как проклятый, а Майка пропадала на показах, надеясь все же попасть за границу и пройти там более доскональное обследование. А время шло. И я знал, предчувствовал, что его у нас очень мало…

Чтобы заработать на семью, мы с моим товарищем, каскадером, организовали нечто вроде «полуразрешенного» кооператива. Тогда, в 83-м, законы, ты помнишь, были вполне еще советскими. И при всей тогдашней неразберихе на «Мосфильме» получать деньги напрямую было сложно и довольно опасно. Но разве я мог думать об этом, Кирюха! Все получилось – а это главное. Я смог пролечить Майку здесь, у лучших специалистов, и смог проплатить все нужные взятки, чтобы ее включили в группу, отправляемую по обмену опытом к «зарубежным друзьям». И даже более того – договорился, чтобы после этого самого «обмена» ее еще подержали там на стажировке…

О себе я, как ты понимаешь, не думал. Мне было гораздо важнее помочь моей любви, чем себе.

А Майка из-за того, что она не может иметь детей, совсем упала духом, стала замкнутой и мрачной. Что-то чужое возникло и стало расти между нами. Я не находил слов, чтобы защитить нашу раненую любовь, и все больше зарывался в работу. Но вскоре наш кооперативчик накрыли, и понадобились огромные деньги на адвоката, и реальный «авторитетный чел», Йося, обещал дать деньги, но попросил за эту сумму об одной услуге. Он так и выразился тогда, улыбаясь и глядя прямо мне в глаза:

– Речь идет об очень небольшой услуге. Вы ведь отлично стреляете, верно?

Об этом я не мог и никогда уже не смогу рассказать Майке. У меня появились свои тайны. И это окончательно отдалило нас друг от друга. Так что, собираясь на эту долгожданную стажировку, она вдруг сказала в предпоследний день:

– Стас, а я ведь, пожалуй, вернусь не скоро. Детей от меня нет, деньжищи уходят, как в воду, а теперь с тобой и вовсе не поговоришь ни о чем. Я же знаю, ты запутался, и знаю, что должна тебе помочь. А значит, мне нужно закрепиться там, и начать зарабатывать, и по-настоящему пролечиться, и вытащить тебя. Ведь сам ты уже не вылезешь. Только тогда я смогу приехать. А сейчас я – вам всем – здесь без надобности.

И она подсела ко мне, и так близко оказалось ее милое лицо с золотисто-зелеными печальными глазами, так близко и так страшно далеко, что я уже не мог удержать и не мог ни от чего уберечь ее. Она была еще здесь, но уже за чертой своей, отдельной от меня, жизни. А я только смотрел на нее – и плакал… Можешь ты это понять?..

Ну что, наболтал я много, но теперь уже подхожу к самому главному. Майка уехала. Писать и звонить друг другу мы не могли, так уж сложилось. Любая весточка от нее, кроме весточки о возвращении, была для меня лишней болью, и она это знала. Не знаю, писала ли она вам с Венькой, но уверен, что до прошлого года, когда все мы встретились на открытии Венькиного Центра, в Москву она не приезжала – это я бы почувствовал сразу, как и любую беду, случившуюся с нею. За ее карьерой я, думаю, как и вы, следил по прессе. Вот уж никогда не верил, что сделаюсь регулярным читателем журналов о моде! Мы все знали, что и в Европе ее неоднократно признавали моделью года. Она уехала в 1985 году, ей было двадцать пять лет. За следующие пять лет ее карьера не раз сравнивалась светскими репортерами с карьерой другой звезды, кумира наших родителей – Региной Збарской. Ей многие завидовали. А наша верная троица знала «секреты» ее успеха: Майка была именно той моделью, о которой мечтает каждый мастер. Кроме своей щемящей красоты, цепляющей так сильно оттого, что сама она не придавала ей никакого особенного значения, она стремилась подчеркнуть не «себя в искусстве, а искусство в себе». Она показывала именно красоту костюма, придуманного мастером. Потому-то показы с ее участием регулярно получали призы и пользовались бешеным успехом. Естественно, за ней гонялись все модельные агентства, ей назначали самые звездные гонорары (бабла срубала немерено), и в той же Англии, где она осела, нашлось множество спонсоров, жаждущих помочь ей с открытием собственного Дома моды.

Помнишь, Кирюха, тогда, в 90-м, Венька рассказывал мне, что тебе даже «выбили» загранкомандировку, чтобы ты написал о ней? Это после того, как прошел слух, что «лучшая модель мира – мисс Миленина – на пике своего успеха отказывается от модельной карьеры и уходит из мира моды». Кажется, ты даже был тогда на ее шикарном «брачном торжестве» с этим самым Сименсом? Словом, про эту ее жизнь ты, наверно, знаешь больше, чем я.

А чтобы добраться наконец до моего «досье», продолжу еще немного о себе. Ты и сам знаешь, Кирка, что прожить со Златовлаской всю жизнь и тем более – дурацкие слова! – «владеть ею» и стать ее «каменной стеной» – не мечтал никто из нас. Это все равно что поймать солнечный зайчик. Так что я благодарен ей за те счастливые шесть лет, которые она смогла провести рядом со мной. В конце концов, за то, что она вообще была в нашей жизни. Поэтому и не было у меня никакого «чувства потери» – как можно потерять то, что никогда не было твоим? Просто после короткого времени с ней настало длинное, бесконечное время без нее, которое я должен был прожить хотя бы ради моей матери. Не знаю, как это объяснить тебе, но с уходом Майки моя жизнь не кончилась – просто из нее ушла радость. Я не мог общаться с вами, потому что сразу вспоминал Майку. В остальном все шло лучше некуда! Жизнь была наполнена событиями, да такими, что скучать вроде не приходилось. Поскольку терять мне было нечего и хотелось, чтоб «чем хуже, тем лучше», я не отказывался от «маленьких поручений» авторитетного знакомого. Так что денег мне на все хватало, правда, «хватать» уже просто было не на кого. Мы переехали из нашего желтого домишки, который не снесли и по сей день. Я купил две прекрасные квартиры – двухкомнатную на Бакинской улице себе и однокомнатную рядом, на Севанской, моей «маме Тоне», отремонтировал их и обставил – мать не могла нарадоваться. Уже через два года, в 87-м, женился. Правда, по новому паспорту, потому что развод с Майкой так и не оформил. Но кого теперь этим удивишь?

Знакомить тебя и Веньку со своей Мариной, и тем более звать вас на «торжество» я не стал. Почему – сейчас узнаешь, хотя мать этим была крайне огорчена, да и «зажать» мероприятие все равно не удалось: Маринкина родня и мои новые кореша не дали. На них-то мне, правда, было наплевать. А с матерью…