Мужчина потемнел лицом и смял осколок в кулаке. А затем бросил его на землю, словно тот жег ему руку.

— Собери поутру моих воев в гриднице, — Ярослав повернулся к Стемиду и заговорил совсем о другом. — Рассудим, что делать станем.

Дождавшись быстрого кивка, он развернулся и зашагал в сторону терема. Мимо дернувшегося к нему Вячко прошел, как мимо отхожего места, подобрав полы плаща, чтобы ненароком не коснуться. Кметь так и застыл, глядя прямо перед собой пустыми, полубезумными глазами. Когда Ярослав скрылся в тереме, от крыльца отделилась тень стоявшего там воина, и к сыну подошел воевода Будимир.

Чеслава поспешила уйти, чтобы не стать невольным видаком того, что для чужих ушей не предназначено, но не успела. Потому что воевода, так и не взглянув на Вячко, сказал.

— Ты мне больше не сын, — потом подошел и содрал с него, несопротивляющегося, воинский пояс.

Долго возился неверными, непослушными пальцами с застежкой, а Чеслава, словно к земле приросла. Ноги налились свинцом, она и хотела бы отвернуться, скрыться, чтобы не видеть эту невозможную, невообразимую кару, но не могла.

Наконец, воевода Будимир сладил с застежкой и, зарычав, напряг силы, чтобы отодрать Перунов оберег. Он сам приладил его к поясу сына, когда тот выдержал Посвящение и из мальчишки превратился в мужчину. Долго не поддавался тонкий шнурок, хотя, казалось, что в нем рвать?.. Но вот жалобно затрещала нить, и знак Перуна оказался в одной руке Будимира, а пояс — в другой. Оберег спрятал себе под рубаху, а пояс швырнул под ноги сыну. Вячко дёрнулся, но смолчал. Воевода, пошатнувшись, развернулся и зашагал прочь. Шел он так, что казалось, к каждой ноге его был привязан неподъемный груз.

Долго стояла тишина. Чеслава отчего-то страшилась пошевелиться. Краем глаза заметила она точно также замершего в стороне Стемида. Вот и воевода тоже стал невольным видаком суровой расправы. Наконец, Вечеслав отмер. Склонился и слепыми руками нашарил в пыли пояс. Бережно отряхнул его и, склонив голову, попытался застегнуть. Руки у него дрожали, не слушались.

Первым не сдюжил Стемид. В несколько шагов подошел к нему и взял — не выхватил — из рук воинский пояс, одним быстрым движением сладил с застежкой, пока кметь, не поднимая головы, разглядывал пыль у себя под сапогами.

— Есть, куда пойти? — спросил хмуро.

Вячко уразумел не сразу. Повел неуверенно плечами и махнул рукой.

— Под крыльцом посплю, — сказал он сорванным голосом.

Он не шутил и не пытался никого разжалобить. Просто разом сделалось ему все равно, где спать, что есть, куда идти. Может, случись все на берегу реки, он бы шагнул прямо в бурный поток, и все на этом.

— Под крыльцом токмо псы спят, а ты княжий кметь, — спокойно отозвался Стемид. Поймав взгляд Чеславы, вдруг подмигнул ей и улыбнулся, хотя было ему невесело. — Вот воительница наша княжей милостью одарена была избой! Пустишь к себе на ночлег мальца?

Невольно и губы Чеславы расползлись в слабую улыбку. Вот как бывает. Еще днем Вячко был для него щенком, что княжну погубил, а нынче уже малец. За ночлег его радеет…

— Вестимо, пущу, — она кивнула.

Вечеслав же стоял, словно глухой. Словно не о нем велась речь. Но когда Чеслава, чуть обождав, развернулась и зашагала к воротам, он последовал за ней неслышной тенью. Изба, которой ее ударил князь, стояла на окраине городище, одной стеной смотрела в сторону леса, и воительница прикипела к ней, едва впервые переступила порог. Раньше она, как и всякий кметь, у которого не было семьи, ночевала в клети, а вещи хранила под лавкой. Теперь же у нее был свой дом. Она проросла корнями так крепко, что не выкорчевать теперь и заступом.

Она и не собиралась.

Как всегда, изба дохнула на нее теплом и уютом. Шибко умелой хозяйкой Чеслава так и не стала, но кое-что стряпать, знамо дело, могла. Княгиня Звенислава с самого же первого дня присылала к ней чернавок из терема, и те приносили свежее молоко, сливки, сыры, караваи. Воительнице грозило растолстеть и превратиться в одного из тех дородных бояр, над которыми смеялась гридь, ведь в тереме их всех щедро кормили.

Неловко потоптавшись на пороге, Вячко поклонился сперва домовому и шагнул внутрь. Двигался он, словно деревянный, и лицо у него было каменное, совсем неживое. Покосившись на него, Чеслава указала рукой на лавку, что стояла в самом дальнем углу вдоль стены, напротив остывшей за долгой день печи.

— Ее занимай, — горло першило от неловкости, и она откашлялась.

Чтобы отвлечь себя и забить делами дурные мысли, она полезла по сундукам да ларям, выискивать, что постелись на жесткое дерево. Но когда вернулась из своего угла, отгороженного занавесью, то застыла посреди горницы у стола: Вячко улегся прямо на голую лавку — лицом к стене, подложил под щеку сложенные ладони и уже тихо сопел. Не то взаправду спал, не то притворялся.

Чеслава подавила вздох и все же подошла к нему, укрыла стареньким покрывалом. Остальное пристроила рядом с его головой. Проснется ночью — может, возьмет. Потом села за стол и, подперев ладонью щеку, долго смотрела на мерно вздымавшиеся плечи Вячко. Кажется, все же не притворялся.

Рано утром Чеслава проснулась от шума. Спросонья ничего не вспомнив о прошлой ночи, схватилась за меч, который всегда клала рядом с собой на постель. Вскочив с лавки, уже малость пообвыклась и в себя пришла. Воительница натянула привычные портки, оправила рубаху из плотного льна, пригладила тонкую косу и прошлепала босыми ногами в горницу.

— Я тебя разбудил? — заметив ее, покаянно спросил Вечеслав. Он принес в избу дрова, чтобы подтопить печь, и сложил их на полу. — Не серчай. У нас… — случайная оговорка про отцовскую избу обожгла губы, и он замолчал, пережидая острую, болезненную судорогу, — раньше по-другому заслонка открывалась. Непривычно мне.

Он умылся и выстирал испачканную кровью рубаху. Та нынче сохла на печи. Невольно Чеслава отметила, что на избитом теле не было живого места. Вячко ждал ответа, и потому она сказала.

— Не разбудил. К князю пора.

Пока она собиралась, Вечеслав сидел в сторонке, на той лавке, на которой спал. Вновь появившись в горнице, уже с воинским поясом и вдетым в ножны мечом, Чеслава посмотрела на него удивленно и малость раздраженно.

— Ну, чего расселся?