Цех встретил шумом и ярким светом газосварки.

— Подождите, товарищи, — провожатый ушел.

А чекисты остались стоять, наблюдая, как работают люди. Был в их труде особый покой и порядок. Так обычно работают те, кто досконально знает свое дело.

— Смотри, Мартынов, — Манцев положил ему руку на плечо, — видишь, как работают. Точно, быстро, ловко. А мы с тобой?

— Но мы же еще учимся, Василий Николаевич.

— Слишком дорого наша учеба народу обходится.

Шум постепенно затихал. Рабочие останавливали станки, складывали инструменты. Вытирая руки ветошью, шли к дальнему концу цеха, где стоял дощатый помост.

Манцев увидел человека, машущего им рукой.

— Пошли, Федор.

И вот они стоят в центре полукруга, а на них внимательно смотрят десятки глаз.

Манцев осмотрелся. Народ все больше был степенный, немолодой. Подошел однорукий, в матросском бушлате:

— Я секретарь комячейки. Начнем. — Он огляделся и вдруг крикнул зычно, как на палубе в шторм: — Товарищи! Вы писали в горком партии, вот приехали к нам товарищи из ЧК. Попросим их выступить.

Манцев вспрыгнул на помост:

— Товарищи, мы приехали к вам, чтобы узнать, какие у вас есть вопросы к Московской ЧК, что нам вместе надо делать, чтобы покончить с бандитизмом.

Из толпы вышел человек лет под шестьдесят, с лицом, обожженным металлом, с рыжеватыми прокуренными усами, с седым ежиком на голове.

— Скажи нам, товарищ, — обратился он к Манцеву. — Вот мы, — он обвел взглядом толпу, — работаем здесь. Значит, пролетариат. А вы кто будете?

— Я — член коллегии Московской ЧК Манцев Василий Николаевич, а это — Мартынов Федор Яковлевич, руководитель группы по борьбе с бандитизмом.

— Так, подходяще, — сказал пожилой рабочий, — а в партии с какого года?

— Я с девятьсот шестого, а товарищ Мартынов с восемнадцатого.

— Подходяще. Теперь ответь нам, товарищ чекист, на наши вопросы. Я читал в «Известиях» декрет о создании Московской ЧК, так с одним в шубе поспорил. Он говорит — новая охранка, а я ему — мол, это нашему рабочему делу охрана. Так, товарищ Манцев?

— Безусловно.

— Значит, ты со мной согласен. А тогда дай отчет нам, рабочим, по нашим вопросам. Первое — до каких пор шпана в Москве людей резать будет? Мы весь тот месяц без жалованья сидели, потому что бандюги артельщика убили, а наши кровные унесли. Так мы и семьи наши в скудности сплошной сидели. Это как, товарищ чекист? Теперь, товарищ, ответь нам, кто и за что убил нашего технорука, золотого человека инженера Басова? А знаешь, чем он занимался и мы с ним?

— Приблизительно, — ответил Манцев.

— Мы с ним электрохозяйство Москвы налаживали, чтобы в этом году, к лету, везде фонари как надо горели, трамваи хорошо ходили, чтобы на электростанции перебоев не было. И дело это техноруку нашему, товарищу Басову, Ильич поручил. Как же ты такого человека не уберег?

Рабочий замолчал. Молчали и люди в цехе, только где-то противно, на высокой ноте визжала электропила.

— Это еще не все. Среди нас есть такие, которые говорят, что Басова чекисты убили, мол, за дворянское происхождение да за деньги какие-то. Теперь скажи, что это за «черные мстители» в городе объявились, которые милиционеров бьют? Вот теперь все у меня. Отвечай, товарищ чекист.

Манцев помолчал, оглядывая людей. Они стояли плотно, плечо к плечу. В спецовках, ватных куртках, фартуках. Они стояли и ждали ответа.

— Товарищи, — голос Манцева сел от волнения. Он откашлялся и продолжал: — Буду отвечать по порядку. Убийство вашего артельщика нами раскрыто. Бандиты Костыркин Михаил и Сиротин Семен пойманы и расстреляны.

— Правильно!..

— Стрелять их всех!

— Верно!..

Словно вздохнула толпа.

Манцев поднял руку.

— Теперь об инженере Басове. Мы с вами вместе скорбим о тяжелой утрате. Зверье из банды Николая Сафонова по кличке Собан убили его и ограбили квартиру. Мы обезвредили несколько участников банды. Нашли похищенное имущество. Нам еще нелегко приходится, нас сыскному делу не учили. Но мы учимся даже на своих ошибках, я обещаю вам, товарищи, что в ближайшее время революционное возмездие настигнет Собана и его дружков. А теперь покажите нам того, кто на чекистов клеветал и о «черных мстителях» рассказывал.

Толпа зашумела, закачалась и вытолкнула к помосту человека лет сорока в очках с металлической оправой на птичьем носу.

— Эсер? — Манцев спрыгнул с помоста.

— Какое это имеет значение?

— Значит, эсер, — улыбнулся Василий Николаевич, — я их пропаганду сразу узнаю. Уж больно красиво врут. Милиционеров, товарищи, тоже убил Собан со своими подручными. А что касается зверств ЧК, то хочу сказать: бандиты врываются в квартиры, выдавая себя за чекистов. У них две цели: уголовная и политическая, грабеж и убийство и дискредитация ЧК.

Пожилой рабочий влез на помост, поднял руку:

— Товарищи пресненцы! Довольны ли вы ответами?

— Вполне!

— Правильно!

— Дело говорил.

— Тогда выношу резолюцию нашего собрания. Кто за полное доверие нашим чекистам — поднять руки!

Руки подняли все до одного.

В машине Манцев сказал Мартынову:

— Я, дорогой мой, сегодня испытал и острое чувство стыда, и огромную радость.

— Я думаю, Василий Николаевич, мы не охранка, надо чаще в газетах сообщать о нашей работе.

— Правильно, Федор. Владимир Ильич всегда говорил, что у партии нет секретов от народа, а мы, чекисты, — вооруженный отряд партии. Гласность. Во всем. В успехах и ошибках. Тогда нам поверят.

— Надо было, Василий Николаевич, этого, в очках, с собой прихватить.

— Зачем? — улыбнулся Манцев. — Он уже не страшен нам. Нет ничего более действенного, чем публичное разоблачение. Он не враг. А сплетни, слухи, — они всегда бушуют. Главное — разоблачить их не словами, а делом. Так, милый Федор Яковлевич, нас учит Феликс Эдмундович. Наша власть еще совсем молодая. Впрочем, и мы с тобой не старые. — Манцев засмеялся.

Машина уже въезжала на Лубянскую площадь, и Манцев спросил:

— Что с операцией?

— Квартира Васильевых под постоянным наблюдением.

— Кого вводим в операцию?

— Данилова.

— Не молод?

— Нет, парень серьезный, дерется здорово, джиу-джитсу знает, уроки брал, стреляет неплохо, а главное, его в Москве никто не знает.

— Давайте готовить.

Данилов вошел в кабинет Манцева. Одет он был необычно: черную косоворотку, шитую по воротнику белым, опоясывал наборный пояс, пиджак свисал с левого плеча, синие брюки заправлены в лакированные сапоги гармошкой.