В кабинете кроме Мартынова и Манцева сидел человек лет сорока в форменном сюртуке без петлиц, белоснежный воротничок подпирал подбородок. Было в нем что-то барское, а вместе с тем вульгарное.

— Так-с, — сказал он, — по фене ботаешь?

— Что? — удивился Данилов.

— Не та масть, Василий Николаевич, ошибся ваш гример.

— Пожалуй, да, — Манцев засмеялся, — не похож ты, Ваня, на удачливого вора.

— Вы, молодой человек, — обратился к Данилову незнакомый, — кстати, не смотрите на меня так удивленно, моя фамилия Бахтин, я криминалист и консультант у коллеги Манцева.

— Великий спец по уркам, — белозубо улыбнулся Мартынов, — бог нам вас послал, Александр Петрович.

— Ну зачем же так? Не упоминайте господне имя всуе. Нехорошо. Так кем вы были, молодой человек, в той, иной и спокойной жизни?

— Я закончил Брянское реальное училище.

— Весьма почтенно. И чем думали заниматься?

— Хотел подать прошение в Лазаревский институт.

— О-о-о! Романтика. Запад есть Запад. Восток есть Восток. И с места они не сойдут.

— Киплинг, — мрачно сказал Данилов.

— Мило. Мило. Значит, студент. Пойдемте.

И снова открылась дверь кабинета. На пороге стоял молодой человек в студенческой куртке с петлицами, в брюках с кантом, обтягивающих ноги. Белоснежная рубашка, загнутые углы воротника, галстук с булавкой. Данилов даже причесан был иначе. Волосы разделял ровный английский пробор.

— Студент, Василий Николаевич, студент. Это кличка и легенда. На палец перстень, дорогой, наручные часы, лучше золотые, дорогие запонки. Студент-налетчик.

— Где же мы все это достанем, Федор? — повернулся Манцев к Мартынову.

— Да такому залетному все достанем, — засмеялся начальник группы, — все что надо.

— А теперь, Данилов, то есть Студент, — сказал Манцев, — знакомься со своей напарницей.

Он подошел к дверям.

— Заходи, Нина.

В кабинет вошла красивая высокая блондинка в строгом темно-синем платье, отделанном белыми кружевами, в высоких светлых ботинках на каблуках.

— Вот с ней ты и пойдешь. Это наш товарищ, Нина Смирнова. Так что знакомьтесь.

Девушка подошла к Данилову, протянула руку:

— Нина.

— Иван, — Данилов посмотрел ей в глаза и смутился.

Квартира была маленькой и по-казенному чистой. Всего две комнаты.

— Располагайтесь здесь, — Козлов положил на стол пакет с едой. — Сами понимаете, за порог ни ногой.

— Надолго? — спросила Нина.

— Как придется. Одежду не снимайте, привыкайте к ней, а то ты, Ваня, в этих манишках, как корова под седлом.

Козлов проверил телефон и ушел.

Иван подошел к окну. Внизу лежал занесенный сугробами пустырь. По снегу разгуливали важные, похожие на монахов вороны.

В квартире было тихо, только капала из крана вода да потрескивала свеча.

И эти, такие мирные звуки приносили воспоминания о прошлом. Казалось, что остановилось время. Не было белых, фронтов, заговорщиков, бандитов. А был только этот пустырь с воронами, звук разбивающейся в раковине воды, треск печки.

Данилов был слишком молод, ему шел девятнадцатый год. Он еще не избавился от прекрасного ощущения бесконечности жизни. И хотя, работая в группе Мартынова, он видел смерть и горе, участвовал в перестрелках и облавах, он еще не думал о смерти.

Много позже, когда в памяти его прошлое отодвинется, как в перевернутом бинокле, он поймет, какая смертельная опасность подстерегала его.

Но сегодня его волновало совсем другое.

Данилов закурил, взял курс криминалистики, подаренный Бахтиным, и углубился в чтение. Нет, он не пойдет после окончания войны в Лазаревский институт. Наука раскрытия преступлений увлекла его, и он твердо решил стать криминалистом.

Манцев и Мартынов шли вдоль Пречистенского бульвара. Навстречу им из-за угла, чеканя шаг, двигалась рота красноармейцев. Новые, еще не обмятые шинели, смушковые папахи, новые ремни.

— Левой! Левой! — звонко и радостно неслась в морозном воздухе команда.

Лица красноармейцев от мороза румяные, шаг твердый.

Мартынов остановился, пропуская строй, внимательно вглядываясь в лица бойцов.

— Они скоро на Деникина, — с грустью сказал он.

— Завидуешь, Федор? — Манцев положил ему руку на плечо.

— И да и нет, Василий Николаевич. Завидую простоте. На фронте все ясно. Враг издалека виден.

— Это ты прав. А нам порой приходится искать врага рядом с собой. Вспомни левоэсеровский мятеж.

Они свернули в сторону Сивцева Вражка. У доходного дома остановились.

— Может, мне подождать, Василий Николаевич? — хитро усмехнулся Мартынов.

— Нет, Федор, пошли вместе. В другое бы время пришел один, пригласил бы девушку по Москве погулять, в Художественный театр сводил. Вместе погрустили бы над судьбой трех сестер. В другое время.

— Василий Николаевич, дорогой мой, разве для любви есть время?

— Слишком тяжела ее утрата, и слишком большая опасность угрожает ей.

— Вы думаете?

— Предполагаю.

Строгая, вся в черном, Елена Климова сухими от горя глазами глядела на Мартынова и Манцева.

— Елена Федоровна, — сказал Манцев, — покажите нам комнату брата.

— Прошу.

Комната Климова была небольшой. Книжный шкаф, диван, покрытый ковром, письменный стол.

Над диваном скрещены две шашки: одна с анненским, другая с георгиевским темляком и позолоченным эфесом.

Мартынов подошел ближе и прочитал: «За храбрость».

Рядом висело несколько фотографий. Группа юнкеров-александровцев, два молодых подпоручика в парадной форме, Алексей Климов в штабс-капитанских погонах, с рукой на перевязи.

Манцев подошел к стене, начал рассматривать фотографии.

— Кто это рядом с Алексеем Федоровичем?

— Его товарищ по училищу, Сергей Наумов, они сфотографировались в день производства.

— Елена Федоровна, а у вас случайно нет фотографии Виктора Копытина?

— Конечно, Василий Николаевич, но зачем она вам?

— Елена Федоровна, мне тяжело говорить, но Алексея Федоровича убил Копытин.

— Нет!.. Это невозможно…

— Но это так. Копытин убил и Басова, и еще нескольких человек.

— Это невозможно.

— Елена Федоровна, поверьте мне, на его руках много крови прекрасных, нужных новой России людей.