И только Вена хороша в любое время года, даже промозглой осенью и холодной зимой, когда торжествует морбидо этого города.

Каждый из этих городов Бродка знал довольно неплохо, но Вену любил больше всех остальных. Такси, которое везло его из аэропорта Швехат в «Гранд-отель», у Дунайского канала попало в пробку, и водитель то и дело давал компетентные комментарии, сводившиеся к одному:

— Неудивительно, что стоим, ведь все улицы постоянно забиты.

Для таксиста, как и для всех австрийцев, даже малейшее страдание было способом разнообразить свою жизнь, в то время как немцам в основном приходилось бороться с манией величия или комплексом неполноценности.

Было четыре часа, почти темно, и моросящий дождик, придававший этому городу особое очарование, перешел в снег. Бродка отрешенно кивал в ответ на все дальнейшие разглагольствования шофера. Мысленно он уже занимался полученным заказом — историей успеха автогонщика, который после окончания своей спортивной карьеры основал авиакомпанию. Два дня были забиты полностью: съемки в аэропорту, в концертном зале и на вилле экс-спортсмена за городом. Привычное дело для Бродки.

У моста Асперн такси повернуло налево и поехало вдоль Рингштрассе. Фасад отеля, расположенного неподалеку от оперы, архитектурной жемчужины Рингштрассе, был ярко освещен. Бродка не впервые останавливался в этом отеле, и, когда он вошел через стеклянную вращающуюся дверь в залитый светом холл, портье издалека приветствовал его профессиональной улыбкой, как это делают портье всех отелей мира. Но этот служащий, имя которого Бродка забыл, но внешность хорошо помнил, казалось, был одним целым с отелем, как плод и дерево. Он выглядел как сам кайзер Франц-Иосиф, и, если бы не был услужливым вездесущим портье, его можно было бы принять за актера, который просто играет здесь свою роль.

Вскоре Бродка узнал, что портье не желает, чтобы к нему обращались «господин Франц», «господин Иосиф» и уж тем более не «господин Франц-Иосиф», и что зовут его просто господин Эрих, что совершенно не мешало его эпохальной внешности.

Несмотря на изысканный вид, портье не побрезговал пристально осмотреть одежду клиента, причем уделил наибольшее внимание «ролексу» Бродки. Господин Эрих разделял постояльцев отеля — как и всех людей — на две категории: люди со вкусом и люди без него. Он утверждал, что по-настоящему вкус человека можно определить исключительно по его часам. В любом случае он презирал людей, цеплявших на запястье эти штуки на батарейках. Он расценивал это как падение нравов. Конечно же, только в частном разговоре, на службе господин Эрих никогда бы не отважился высказываться о постояльцах.

Заполнив регистрационную форму, Бродка поднялся на лифте в свой номер на пятом этаже и переоделся.

Из отеля он вышел, подняв воротник пальто. Снег прекратился, и Бродка пошел пешком по Академштрассе в направлении собора Святого Стефана. Затем он повернул налево, в одну из боковых улиц. Его внимание привлекла светившаяся зеленым вывеска ресторана. Бродка съел гуляш из длинноволокнистой говядины и яичницу, запив все это кружечкой пива, и вернулся в отель.

Совсем недавно пробило девять, спать не хотелось. Поразмыслив, Бродка отправился в бар, расположенный на промежуточном этаже отеля, сел у окна в середине зала под люстрой, заказал себе виски и стал смотреть на двери, словно ожидая кого-то. На самом деле взгляд его был устремлен в никуда. Он снова задумался о том, как справиться с ситуацией, в которой он оказался, и, конечно же, ни к какому результату не пришел.

На заднем фоне пианист со скучающим видом привычно наигрывал «Night and Day». За соседним столом трое японцев, возраст которых трудно было определить, предавались радостям жизни, позабыв о строгом этикете, принятом на их родине. Пожилая супружеская пара торжественно праздновала шампанским свой очередной юбилей — судя по виду обоих, золотую свадьбу. За ними неотрывно следила богатая вдова, сидевшая за одним из соседних столиков. Богатые вдовы в барах отелей — это что-то страшное.

Бродка равнодушно наблюдал за деловой женщиной, которая, улыбаясь, вошла в зал. На ней был черный костюм и черные чулки, а также бесстыдно привлекательная уверенность в себе. Хотя, как заметил Бродка немного позже, свободными были еще два маленьких столика, она вежливо поинтересовалась, склонив голову набок, разрешит ли он присесть.

В таких случаях Бродка обычно отвечал вопросом на вопрос: «Что?» Но эта женщина была слишком красива, чтобы он мог отреагировать подобным образом, да и риск, что через минуту к нему подсядет какой-нибудь болтун, тоже нельзя было исключать.

Поэтому Александр поднялся, приветливо кивнул и пододвинул незнакомой женщине кресло. Она заказала «Манхэттен», закинула ногу на ногу, прикурила сигарету и после того, как дышать стало почти нечем, спросила:

— Вы не возражаете?

На подобные вопросы Бродка отвечал просто: «Возражаю». Он ненавидел сигаретный дым и никогда не курил. Но этот случай казался особенным, и он, решив сделать исключение, дабы не прогнать зарождавшуюся симпатию, сказал:

— Пожалуйста!

Но прежде чем он это сделал, красавица взяла едва прикуренную сигарету, затушила ее в пепельнице и, глядя Бродке прямо в глаза, произнесла:

— Вы совершенно правы. Курение — полнейшая чушь. Честно говоря, я курю исключительно из смущения.

Так завязался приятный разговор, во время которого каждый пытался приподнять завесу над жизнью другого, и через час Бродка уже знал ее имя, профессию, семейное положение. Что касается возраста, то его можно было угадать: вероятно, ей было лет тридцать пять, не больше. О себе он рассказал столько же. Ее звали Нора Мольнар, она работала пиар-агентом в фирме, выпускающей спортивную одежду, и была разведена. Ее короткие каштановые волосы, которые она зачесывала на лоб, восхищали Бродку почти так же, как ее большая грудь и родинка на верхней губе. Короче говоря, встреча произвела на Бродку довольно сильное впечатление, и, когда выяснилось, что оба будут в отеле на следующий день, они договорились встретиться вечером в то же время и на том же месте.

В некоторой степени Нора походила на Жюльетт, но не внешне — у невысокой ростом Жюльетт были длинные черные волосы. Их схожесть касалась сердечности и открытости.

Даже во время работы с бывшим автогонщиком и авиапредпринимателем у Бродки не шла из головы неожиданная встреча, состоявшаяся прошлым вечером.

В условленное время, незадолго до того как пробило девять, Бродка вошел в бар отеля и заказал у бармена виски. Александр хотел было сесть за тот же стол, что и накануне, как вдруг в дальней части зала, у сине-зеленого гобелена с пышным ландшафтом, он увидел Нору, которую, правда, узнал с трудом.

Она пришла немного раньше, пояснила новая знакомая, так как у нее сорвалась деловая встреча. Но ее это нисколько не огорчило, поскольку она с нетерпением ждала сегодняшнего вечера.

Бродка с удивлением и восхищением смотрел на изменившуюся внешность Норы. Она была накрашена ярче, чем вчера. Ее каштановые волосы были уложены с помощью геля в необычную прическу наподобие шлема, прилегавшего к голове. Ее губы, вчера нежно-розовые, теперь вызывающе блестели ярко-алой помадой. А то, что вчера Нора скрывала под черным пиджаком — ее захватывающий дух бюст, — сегодня было подчеркнуто обтягивающей шелковой блузкой, которая, хотя и была застегнута на все пуговицы, ничего не скрывала.