Она уже переоделась и нырнула под стеганое одеяло, когда в комнату зашел Гензель.

– Еще не спишь? – спросил он с порога. – Как дела?

– Замечательно, – проворчала Гретель. – Сначала за мной гнался Нильс со своими дружками, и мне пришлось прятаться от них на Сыром Погосте, в каком-то древнем склепе.

– Серьезно? – Гензель замер посреди спальни.

– Да! Я до самого вечера сидела в этой вонючей дыре. А когда пришла домой, мама чуть не утопила меня в ванне! Где ты вообще был? И почему не предупредил, что у нее очередное затмение?

– Я предупредил. Ты смотрела под окном?

Гретель раздосадованно поджала губы. За время, что мама болела, они с Гензелем разработали свою систему сигналов. Если один из них возвращался домой и обнаруживал, что мать не в духе, он оставлял под окном горсть белых камней, которые бросались в глаза даже при лунном свете. Но сегодня Гретель забыла про осторожность.

– Это все Нильс. Я не посмотрела.

– Ну вот, а меня винишь. – Гензель подошел к тумбочке, разделявшей их кровати, и погасил керосиновую лампу. Гретель слышала, как он переодевается в пижаму и укладывается. – Так и что там Нильс?

– Кажется, я выбила ему несколько зубов, – нехотя призналась Гретель.

– Ого! – Судя по тому, как заскрипела кровать, Гензель даже подпрыгнул. – Вот это новость! Он давно напрашивался!

Гретель издала неопределенный звук, который в равной степени мог выражать и согласие, и сомнение.

– Хотя теперь Дельбрук попытается тебе отомстить, – произнес Гензель немного тише. – Наверняка он пожалуется отцу.

– Он точно попытается отомстить. А вот жаловаться не станет.

– Почему?

– Из-за того, как именно это произошло. Они сами притащили меня на Сырой Погост и собирались… отлупить. Сын священника не должен делать такого с девочками! Никто не должен!

– Тогда конечно, – согласился Гензель.

– Да и вообще. Если Нильс нажалуется, все узнают, что его избила девчонка!

– Слушай, через год Дельбрук поступит в семинарию, и только мы его и видели. А пока тебе надо быть осторожной и не ходить одной где попало. Я сам буду провожать тебя из школы домой. И наши друзья помогут – все они терпеть не могут Нильса!

– Помогут, помогут, – проворчала Гретель. – Спи давай! Сегодня меня два раза чуть не убили, а завтра опять в церкви работать! Не знаю, что хуже!

Гензель давно спал, глубоко и размеренно дыша, а Гретель все лежала с открытыми глазами, уставившись в темноту. Она вспоминала вечер, когда Марта Блок едва не отправила Гензеля на тот свет. Это случилось четыре года назад, накануне Рождества. Зима тогда выдалась студеная – вьюга бесилась, швыряла в окна пригоршни ледяной крупы и сотрясала стены. А стоило утихнуть вьюге, становилось слышно, как трещит лес, – это промерзшие деревья, влага в которых превращалась в лед, лопались со звуками, похожими на пистолетные выстрелы. Камин пожирал дрова, как пасть Люцифера, но все равно каждое утро Гретель начинала с того, что разбивала ледяную корку в тазу для умывания.

Гензелю тогда едва исполнилось десять лет, и свой день рождения он встретил в бреду и жару. Чтобы заработать на микстуры для сына, отец с утра до вечера пропадал в лесу, а тем временем Марта Блок только и делала, что сидела у камина или бесцельно бродила по дому. По нескольку раз в день она подходила к двери спальни и молча смотрела, как Гретель меняет брату уксусные компрессы или пытается накормить его горячим бульоном.

– Неужто гаденыш сдох? – поинтересовалась Марта как-то под вечер, когда Гензель, измученный лихорадкой, уснул.

– Он спит, – ответила Гретель, кинув на нее неприязненный взгляд.

– Жаль. Но все равно эту зиму ему не пережить.

Гретель не могла постоянно находиться у постели брата. Ей приходилось ходить к поленнице, отлучаться за водой да и просто в нужник. Вернувшись после очередной прогулки на задний двор, Гретель увидела, что мать сидит на кровати Гензеля. Марта вытащила влажную от пота подушку у него из-под головы и положила на лицо. Руки и ноги мальчика судорожно дергались, а из-под подушки доносилось сдавленное мычание. Гретель бросилась к матери, но та отпихнула ее, не прекращая душить сына.

Гретель отлетела к стене, возле которой стоял сундук. Его острый, обшитый железным уголком торец вонзился в ноги, прямо за коленями, и девочка со всего маху села на крышку. А Гензель продолжал биться, словно в приступе падучей. Гретель знала, что мать не остановится, пока он не затихнет. Уговоры, крики и слезы тут помочь не могли – сейчас Марту Блок мог остановить только собственный муж… который пропадал где-то в заснеженном лесу.

Гретель бросилась к своей кровати и выхватила из-под соломенного тюфяка бритву. Не дав себе времени на сомнения, она шагнула к матери и полоснула ее лезвием по спине. Домашнее платье разошлось от правого плеча и до левой лопатки, серая ткань в одно мгновение сделалась красной. Марта вскрикнула и резко поднялась с кровати. Теперь уже Гретель отпихнула ее к стене и сбросила подушку с лица Гензеля. Он хрипел, хватался за горло, а его вытаращенные глаза налились кровью.

– Отойди! – Гретель повернулась к матери и выставила перед собой бритву. – Или я располосую тебе горло!

Марта сплюнула себе под ноги и, пошатываясь, вышла из спальни. Ее платье до самого подола пропиталось кровью, и земляной пол жадно впитывал каждую упавшую каплю.

Едва мать переступила порог, Гретель захлопнула дверь. Детская спальня не запиралась, поэтому девочка одним рывком сдвинула тяжелый сундук, забаррикадировав дверь.

– Она хотела меня задушить, – прохрипел Гензель.

– Теперь все хорошо, – сказала Гретель, поворачиваясь к брату. – Не бойся, я не подпущу ее к тебе.

– Если бы не ты, я бы уже умер…

После этого Гретель вернула лезвие на место и перестала резать себя. А еще с той зимы между ней и Гензелем установилась прочная дружеская связь, какую нечасто можно встретить среди братьев и сестер. Они ни разу не обсуждали случай, заставивший Гретель порезать собственную мать опасной бритвой. Но знали, что, если понадобится, будут защищать друг друга любой ценой.

Когда Гретель все-таки погрузилась в сон, ей привиделся темный склеп. Она стояла перед вертикальной дырой, ведущей наружу, к свету. Но почему-то была уверена, что ей не выбраться из этого пропахшего гнилью каменного мешка. В какой-то момент на плечо ей легла костяная, облепленная остатками сгнившей плоти рука, а шелестящий голос произнес: «Теперь ты одна из нас. Ты мертвая…»

Интерлюдия первая

1919 год от Рождества Христова, декабрь

Риттердорф, столица Священного королевства Рейнмарк

– Не представляете, Гретель, как я рад, что вы откликнулись