Таких «первых разов» в жизни полно, они вспыхивают, как маленькие огоньки, и ты, сама того не зная, становишься женщиной. И речь не о всякой банальщине, вроде первого поцелуя или первой поездки за рулем. Женщиной становишься, когда впервые отваживаешься за себя постоять, если на обеде перепутали твой заказ, или когда признаешься себе, что родители у тебя дерьмовые. Женщиной становишься, когда тебе в первый раз профессионально подбирают бюстгальтер и ты понимаешь, что всю, мать ее, жизнь носила не тот размер. Когда в первый раз пукаешь при своем парне. Когда тебе в первый раз разбивают сердце. Когда впервые разбиваешь кому-то сердце ты. Когда впервые сталкиваешься с тем, что умирает тот, кого ты любишь. Когда в первый раз врешь и выставляешь себя в дурном свете, чтобы лучший друг выглядел хорошо.

Для становления женщиной менее драматичные события тоже важны, например, когда парень в первый раз пытается сунуть тебе палец в задницу. Когда в первый раз сообщаешь, как оно на самом деле: ты не хочешь, чтобы тебе совали в задницу пальцы. И чтобы вообще что-то туда совали. И затейливого рискованного секса, если на то пошло, тоже не хочешь. Просто хочешь, чтобы тебя иногда трахали в миссионерской позе, без всякого такого. Потом вспоминаешь эти моменты и понимаешь, что именно они тебя сделали той женщиной, которой ты стала. Все говорят, что это случается, когда приходят месячные, но на самом деле это случается, когда вставляешь первый тампон и учишь лучшую подружку, как это делается.

Кстати о менструальной крови, вернемся к тому, как становятся женщиной в синагоге. После того как я обрушила зал, облажавшись с фрагментом из Торы, пришло время раввину подойти и заговорить со мной при всех — та же проповедь, но пошитая на меня лично. Мне говорили, что большинству такое внимание противно, но я подумала: «Пффф. Давайте. Начинайте говорить комплименты».

Рабби Шломо был высоким, ему пришлось наклониться, чтобы положить мне руки на плечи. Я подняла на него глаза и приготовилась изображать кротость. Он начал: «Эми…» — и это было последнее, что я слышала. Изо рта у него так несло, что я правда не могла расслышать ни единого слова. У меня все силы ушли на то, чтобы не отрубиться от вони, которой он на меня дышал. Я быстренько поняла, что надо хватать воздух, когда он вдыхает. Он склонялся ко мне с прочувствованными словами мудрости, а я упражнялась в дыхательной гимнастике. «Что он ел на завтрак? — думала я. — Подгузник для взрослых? Труп?»

Его речь длилась вечность. Ну или, по крайней мере, никак не меньше пяти минут, но, когда сходишь с ума из-за чьей-то вонючей пасти, время останавливается. У меня как раз закружилась голова от нехватки кислорода, когда я поняла по языку его тела, что он закругляется. Все зааплодировали. Я отвернулась, втянула полные легкие свежего воздуха и улыбнулась в никуда. Так бывает, когда официально становишься женщиной.

Теперь можно было перекусить копченой рыбой и бейгелами, а потом отправиться с ближайшими подругами в «Эпоху средневековья» в Нью-Джерси. Все по замыслу Господа и Голды Меир.

Когда мне было четырнадцать, я записалась волонтером в лагерь для людей с особыми потребностями. Лагерь «Якорь» существует до сих пор; это потрясающая программа, они принимают больше семисот человек в год. Туда записываются волонтерами, чтобы помочь тем, кто нуждается, — это полезно для души и добавляет жизни смысл. Я это сделала, потому что волонтерами в «Якорь» записывались мальчики — а мне хотелось, чтобы у меня во рту побывал язык футболиста.

Хотела бы я сказать, что поехала в «Якорь» из желания помогать людям. Но давайте реально смотреть на вещи: я была подростком, которому на всех, кроме себя самого, было наплевать. Подростковый возраст для большинства — время неуклюжести и неуверенности. Но в моем случае в нем было еще и навалом самообмана. Мало того, что я хотела нравиться мальчикам — я еще хотела воплощать все возможные сочетания: быть сразу красивой и доброй, умной и бескорыстной. Моя мама была учителем у глухих — так что, сколько себя помню, я была среди детей с особыми потребностями. Я думала, будет легко — ведь я уже умела разговаривать с такими детьми, как взрослая. Думала, проявлю к ним любовь, уважение и самоотдачу. Представляла себе, как буду учить маленькую девочку плавать, и уже похлопывала себя по спине за то, какая я молодец — Святая Эми. Люди станут выстраиваться вдоль квартала, только чтобы я им улыбнулась и иногда приобняла, как будто я уличный буддийский монах и всех их ждет вечное благословение. Но в основном я приходила в восторг от мысли поехать на автобусе и попробовать втиснуться рядом с симпатичными парнями.

В лагерь «Якорь» записалось волонтерами много клевых пацанов из старших классов нашей школы. Но я положила глаз на Тайлера Чини. Задумчивые карие глаза, взлохмаченные кудрявые волосы… Тайлер круто играл в футбол, а еще любил Fish и Grateful Dead. (Ого, был ли предел разнообразию интересов этого парня?) Мне нравилось смешить Тайлера, и это было несложно, потому что он был абсолютный укурок, и привлекательным его делал вовсе не двузначный IQ. Большую часть жизни меня тянуло к горячим парням с интеллектом хэллоуинской тыквы и брюшком. Мне всегда нравились животики. Тайлер был ровно такой. Все, что нужно было сделать, чтобы его рассмешить, — это процитировать фильм «Увалень Томми». Я знала это кино наизусть, так что Тайлер считал меня практически Джорджем Карлином. Сейчас он, кажется, в финансах, занимается хеджированием или что-то в этом роде, в чем я не разбираюсь. (Как получается, что глупые люди все-таки могут зарабатывать такие деньги, а? Я не знаю, что такое хеджирование. Я бы ежированием занялась. Ежики, по-моему, милые, я бы себе завела. Хотя, наверное, я его загублю ненароком. У меня и растения-то не выживают. Ладно, не о том.)

Тайлер сидел передо мной на уроках испанского, и я таращилась в его кудрявый затылок, пытаясь сделать так, чтобы он захотел обернуться и признаться мне в любви. Ничего такого даже близко не случилось. Но когда я услышала, что он записался волонтером в лагерь «Якорь»… знаешь что, Тайлер Чини? Я тоже запишусь. Я готова была подбирать дерьмо за детишками, чтобы быть к нему поближе.

В первый день мы ждали автобуса на стоянке около детсада. Помню, как накануне вечером я разложила на кровати одежду для работы в «Якоре». «Дайте только Тайлеру меня в этом увидеть», — подумала я. Голубая, как Twitter, футболка. Фланелевые шорты в сине-зеленую клетку с надписью «Штат Пенн» (и даже не на попе; до того, как гении маркетинга решили наложить лапы на место, куда сразу устремляются глаза всех парней и самых любопытных женщин, оставалось несколько лет). Я натянула шорты, посмотрела на себя в зеркало через плечо и с глубокой печалью понадеялась, что именно в этом я буду, когда Тайлер поймет, что я для него достаточно хороша. Я знала, что путь мне предстоит долгий. Путь простой девчонки с жирной кожей, которая считала, что для соблазна надо шептать парню на ухо шутки из любимого потного комика Америки, весящего больше центнера. Но, возможно, лагерь был тем местом, где он увидит меня в новом свете. Если бы я просто могла быть чуть больше в его вкусе, подумала я. Я завязала волосы в пучок, как у балерины, и уложила челку феном — но через десять секунд все это встало дыбом в летнем влажном воздухе, и я стала вылитым Сэмми Хагаром.