— Идем!

Он окинул взглядом кабинет полковника, отсалютовал его фотографии, в последний раз прощаясь с начальником, и пошел дальше. Ему хотелось наконец увидеть город, небо, вдохнуть полной грудью свежего воздуха. Мария поспешила следом.

Иван вышел в холл с высоким потолком и громадной эмблемой «Нового Авалона», которая обычно парила над головами входящих, светясь и вращаясь. Сейчас она не работала. Черный силуэт покосился, вот-вот готовый упасть на далекий мраморный пол и разбиться. Иван покосился на эмблему, оценив и такую возможность, решил, что конструкция, хоть и осталась без энергии солнечных батарей, все-таки не представляет опасности. Он прошел вперед, легко перепрыгнув через турникет, приблизился к выходу и остановился, пораженный. Раньше отсюда открывалась величественная панорама Москвы. Виднелись ухоженный зеленый парк с широкими дорожками, остановка клинкартов, шоссе. За шоссе размещалось огромное плоское здание государственной таможни, за ним — небоскребы трех самых крупных торговых центров, которые представляли собой целые комплексы — с гостиницами, барами, клубами, магазинами и кинотеатрами. Справа от таможни находилась церковь «Нового Авалона», слева — Центр медитации и йоги. Дальше высился учебный центр «Нового Авалона», Международный Университет экономики и права, торчали еще какие-то высотки.

Ничего этого не было.

Иван так и не понял, какое сейчас было время суток. За окном царила темнота, не похожая на ночь. Отдельные детали открывшегося вида были видны очень отчетливо, другие, несмотря на то что находились ближе, скрывала тьма. Словно морок покрыл землю. Не день, не ночь, не утро. И точно не вечер. На абсолютно ясном небе не было ни луны, ни звезд. Иван точно помнил: накануне наступило полнолуние. Луна еще была красная. Она редко бывает такой. Иван смутно помнил, что есть какие-то определенные фазы вращения планеты, когда она попадает в тень от Земли и становится красной. Может быть, небо затянуто облаками? Просто их не видно?

Но еще больше поразило Ивана то, что он увидел на земле. Парк был цел, целой была и остановка, целым было даже шоссе, на котором виднелось много разбившихся и перевернутых машин, клин-картов и экомобилей. В двух местах еще дымились выгоревшие остовы машин. Маленький спортивный автомобиль врезался в опору возле остановки, гармошкой смялся его красный лаковый капот, дверцы торчали вверх, словно крылышки гигантского жука.

Но Иван смотрел не на машины, Иван смотрел туда, за шоссе, где не было ничего, кроме обугленной, выжженной земли. Не было ни здания таможни, ни церкви «Нового Авалона», ни Центра медитации, ни небоскребов, не было жилых кварталов, здания тюрьмы и магазинов. Внутри пятого транспортного кольца больше не существовало ничего, кроме выжженной земли. Не было набережной, не было парков, мостов, прудов и библиотек, не было и Кремля со всеми его обитателями… Центра Москвы больше не существовало.

До шоссе все было почти нормальным. За шоссе мир — как обрезало. И уж совсем непонятно было, почему, если удар неизвестным оружием пришелся на центр Москвы, исчезли люди здесь, в здании «Авалон-Компани»? Куда делись все водители разбившихся автомобилей? Почему нет тел? Почему не сработало аварийное отключение двигателей или другие блок-системы?

«Потому что вся электроника сгорела, — подсказал прежний ехидный голос внутри Ивана, — некому и нечему было предотвращать аварии…»

«Но почему? Почему?» — продолжал вопрошать Иван.

— Почему? — сказал он вслух, и слова эти в пустоте огромного зала с высоким потолком и стеклянными стенами, раздвигающими пространство тьмы в бесконечность, прозвучали пугающе беспомощно.

— Это конец, — услышал он спокойный голос Марии, — конец времен, конец истории. Мы ждали его. Отец Евлампий был прав, он ошибся всего на несколько дней.

— Что?.. — Иван оглянулся на Марию, посмотрел на нее сверху вниз. — Что ты мелешь? Какой конец света? Да я жить только-только начал! Это Южно-Американский Союз! Это они напали! С лазером! Поняла?

Мария отрицательно качала головой, машинально гладя кошку, которая выделялась в темноте бело-лунным пятном. Кошка нервно била хвостом, глядя снизу вверх на Ивана. Взгляд у кошки был на удивление осмысленным. А Мария смотрела не на Ивана, она смотрела на выжженный город. И глаза ее в это момент чернели как небо.

— Наверное, всех эвакуировали, — Иван двинулся к дверям. — Пойдем, я знаю, где ближайший эвакуационный пункт!

— Не надо!

От крика Марии кошка с шипением спрыгнула на пол, в несколько прыжков пересекла открытое пространство холла и скрылась за турникетом.

Мария бросилась к Ивану, закрыла дорогу, раскинув руки:

— Не ходи! Пожалуйста! Там нет больше ничего, я знаю!

Иван остановился, посмотрел на нее с презрением:

— Что ты можешь знать, рабыня? Что ты и твой отец Евлампий можете знать, кроме тряпок и моющих средств? Конец света? Да, это конец света, это конец Евразийского Союза! Теперь будет другой мир, новый мир, женщина. И каким будет этот мир, зависит от того, буду я отсиживаться здесь или отдам свою жизнь за родину! Мне ближе второе! Тебе тоже надо отдать долги государству, которое дало тебе возможность жить. Поняла, дура? — кулаки Ивана сжались сами собой.

Мария отшатнулась от него.

— Пошли! — он крепко схватил ее за руку, увлекая к дверям.

— Нет! — вскрикнула Мария.

Он дернул ее так, что она отлетела вперед.

— Нет, — крикнула она. — Нет! Нет! Не-ет!

Он еще успел удивиться ее крику, — вот она, тихушница-то! — но понял: накатывает. Он, кажется, еще успел оттолкнуть Марию в сторону, когда почувствовал, что на него обрушиваются тонны тяжелой, как сама Земля, породы. Он закричал, чтобы Мария бежала, чтобы ее ненароком не задавило, но в рот набился песок, и Иван подавился криком. Потом он ощутил, что его уносит неумолимая лавина, и погрузился во тьму.

Сначала Иван услышал чей-то тихий плач. Потом тьма расступилась, раздвинулась, словно туман, в стороны, и он увидел белую морду лошади. Иван протянул руку и коснулся ее чутких розовых ноздрей. Успел ощутить их мягкость. Лошадь всхрапнула, отшатнувшись в сторону, и Иван ожидал, что она взметнется на дыбы, но чья-то сильная рука удержала ее на месте. Из тьмы появилась широкая мускулистая грудь лошади, потом ее стройные ноги, а потом она повернулась боком, и вот с нее, словно откуда-то издали, сошел всадник. Иван почувствовал себя маленьким мальчиком. Он открыл рот от удивления. Всадника защищала золотая кольчуга, за спиной развевался красный плащ. Казалось, плащ живет своей собственной жизнью: он струился по плечам всадника, иногда обвивая его, а иногда свободно рея за плечами. На поясе у незнакомца висел меч в золотых ножнах. Всадник спешился и оказался ростом ненамного выше Ивана. Он улыбнулся, снял шлем, и Иван увидел, что он смугл и темноволос. Только глаза его были светлыми как звезды.