– Нет, милый, я не выходила. Но я слышала. – Она встала, и Трэвис обхватил ее руками.

– Салют был такой огромный!..

– Ты хорошо себя вел? – Мэг положила ладонь на макушку сына и взглянула на брата.

– Да, хорошо, – ответил Трэвис, и Майк утвердительно кивнул.

– Замечательно. Ты послушный мальчик.

Трэвис поднял голову.

– Пит сказал, что я мог бы остаться у него на ночь, а его мама сказала: «Как-нибудь в другой раз».

– Посмотрим. – Как и их мать, Мэг была красавицей с гладкой белой кожей и длинными черными волосами. И, как у матери, ее настроение менялось самым непредсказуемым образом. – Надевай пижаму и иди спать. Через минуту я приду поцеловать тебя на ночь.

– Ладно, – сказал Трэвис, зевая. – Спокойной ночи, дядя Майк.

– Спокойной ночи, приятель. – Майк едва не поддался порыву – хотелось немедленно сбежать от сестры. Сбежать подальше от того, что сейчас неминуемо произойдет.

Мэг проводила сына взглядом, потом протянула к брату руку и разжала пальцы.

– Вот… Я нашла мамино обручальное кольцо.

– Мэг, дорогая…

– В тот вечер она сняла его и оставила на ночном столике, прежде чем пойти в бар. До этого она его никогда не снимала.

– Я думал, что ты никогда больше не будешь рыться в ее вещах.

– Я и не рылась. – Мэг зажала кольцо в кулаке и прикусила ноготь большого пальца. – Оно было среди украшений бабушки Лорейн. Я нашла его, когда искала ее ожерелье с четырехлистным клевером. То самое, которое она носила не снимая, потому что оно приносило удачу. Я хотела надеть его завтра на работу.

Боже, как он не любил, когда на сестру накатывало что-нибудь такое… Майк был пятью годами младше Мэг, но ему всегда казалось, что он – ее старший брат.

Ее большие зеленые глаза пристально посмотрели на него, а руки бессильно опустились.

– Майк, неужели папа действительно хотел нас бросить?

Черт, откуда ему знать? Этого не знал никто, кроме самого Лока, а он давно в могиле. Умер, похоронен и оставлен в прошлом. Почему Мэг никак не может все это забыть?

Ей тогда уже исполнилось десять. Исполнилось за несколько месяцев до того, как мать вечером зарядила короткоствольный револьвер тридцать восьмого калибра и всадила шесть пуль в их отца и юную официантку по имени Элис Джонс. Мэг помнила слишком много о том вечере двадцатидевятилетней давности, когда мать не просто убила Лока и его любовницу. Слишком много она помнила о том вечере, когда мать сунула ствол револьвера себе в рот и спустила курок, убив заодно и себя. Увы, Мэг так и не оправилась от этого кошмара.

– Я не знаю, Мэгги. Бабушка так не думала. – Но это не значило ровным счетом ничего. Лорейн всегда закрывала глаза и затыкала уши, если дело касалось многочисленных романов ее мужа и сына. А позже – и всего того, что вытворял сам Майк. Всю жизнь она прожила, отрицая очевидное. Ей легче было делать вид, что все прекрасно. Хотя ничего хорошего вокруг нее не было.

– Но ведь бабушка тогда с нами не жила. Она не знала, как все было. И ты не знал. Слишком был маленький. Ты не помнишь.

– Я помню достаточно. – Майк потер виски. Они с сестрой уже много раз говорили об этом, но безрезультатно. – Да и какая теперь разница?..

– Майк, неужели он больше не любил нас?

Он уронил руки, чувствуя, как нарастает тупая боль где-то в области затылка. «Пожалуйста, прекрати!» – мысленно кричал он сестре.

По ее щекам текли слезы.

– Если он по-прежнему нас любил, зачем же она его застрелила? – продолжала Мэг. – У него ведь и раньше были связи на стороне. Все в городе знали, что у него было множество романов.

Майк подошел к сестре и положил руки ей на плечи.

– Мэгги, забудь.

– Я пыталась. Я пыталась быть такой, как ты, и иногда у меня получается, но… Почему ее не похоронили с обручальным кольцом?

Главный вопрос заключался в том, зачем она зарядила револьвер. Неужели действительно хотела убить? Или просто решила напугать мужа и его юную любовницу? Ох, ломать над этим голову – значит потерять рассудок, вот и все.

– Теперь уже не важно. Наша жизнь не осталась в прошлом, Мэг.

Сестра тяжело вздохнула:

– Ты прав. Я спрячу кольцо и забуду о нем. – Она сокрушенно покачала головой. – Просто иногда случается, что никак не могу выбросить все это из головы.

Майк крепко обнял сестру и прижал к груди.

– Я знаю, Мэгги.

– И мне становится так страшно.

Ему тоже становилось страшно. Он боялся, что сестру увлечет та же адская воронка, которая засосала их мать и из которой бедняжка так и не выбралась. Майку не давала покоя мысль: неужели мать ни разу не вспомнила о них с Мэг? Думала ли она, какое опустошение, какие утраты повлечет за собой ее безрассудство? Когда мать в тот вечер заряжала револьвер, мелькнула ли у нее хоть тень мысли, что она оставит сиротами своих детей, что им придется жить изгоями? Когда она ехала к бару «Хеннесси», неужели ни разу не подумала о них и не пожалела?

– Ты принимаешь таблетки?

– От них я чувствую себя усталой.

– Ты должна их принимать. – Отстранившись, Майк взглянул сестре в лицо. – Ты нужна Трэвису. И мне тоже нужна.

Мэг вздохнула:

– Тебе я не нужна. И Трэвису, наверное, было бы без меня только лучше.

– Мэг, милая… – Он заглянул ей в глаза. – Ты лучше всех знаешь, что это неправда.

– Знаю. – Мэг убрала волосы со лба. – Я только хочу сказать, что очень нелегко воспитывать мальчика.

Он от всей души надеялся, что она не кривит душой.

– Для этого у тебя есть я. – Майк улыбнулся, хотя чувствовал себя на десять лет старше, чем до того, как вошел в этот дом. – И я никуда не денусь. Даже если ты и дальше будешь готовить отвратительнейшую мясную запеканку.

Мэг тоже улыбнулась, и настроение у нее сразу же изменилось. Будто кто-то сунул руку ей в голову и щелкнул переключателем.

– Но мне нравится моя мясная запеканка.

– Да, знаю. – Майк сунул руку в карман в поисках своих ключей. – Тебе нравится стариковская еда. – Мэг готовила так же, как готовила когда-то их бабушка. Наверное, точно так же готовили в домах для престарелых.

– Ты злюка! И плохо влияешь на Трэвиса. – Мэг рассмеялась, скрестив руки на груди. – Но ты всегда умеешь меня развеселить.

– Спокойной ночи, – сказал Майк, шагнув к двери.

Ночной воздух холодил лицо и шею, и он сделал глубокий вдох и медленный выдох, направляясь к своему грузовику. Майк всегда умел заставить сестру развеселиться, и ей становилось легче. Всегда. Зато ему потом было гадко. У Мэг часто случались припадки, но потом, когда все заканчивалось, она чувствовала себя прекрасно. Никогда, кажется, не замечала ни битой посуды, ни разгромленной мебели – всего того, что оставляла в результате непредсказуемого приступа дурного настроения.