— Тут, братец, понадобится не токмо рвение, а ещё и деликатность, — завёл издалека Ушаков. — Придётся расстараться.

— Расстараюсь, ваша светлость. Истинный крест, — побожился Елисеев. — За ради матушки-царицы к любому испытанию готов.

— Молодец, голубчик. Поедешь тогда в дом Алунтьевой. Знаешь такую?

Иван отрицательно помотал головой.

— Вот и познакомишься. Она же тебе и скажет, что нужно сделать. Знай, что поручение сие важности небывалой. Не каждый день Митридаты пропадают, — Ушаков усмехнулся.

— Неужто из родни кто-то пропал… Митридат этот? — спросил, загораясь служебным рвением, Елисеев.

— Можно и так сказать, — согласился Ушаков. — Ведьмы навроде Алунтьевых всегда с Митридатами эдакими в родстве состоят.

— Ведьмы? — удивился юноша. — Так может дело сие к Синоду имеет больше касательства?

— С ведьмой я погорячился, — смеясь, сказал глава Тайной канцелярии. — Алунтьева — хоть и перечница старая, но в колдовстве не замечена. Другие у ней таланты. Больно уж сказки хорошие рассказывает. За то её императрица наша привечает. Почитай, каженную ночь Алунтьева в спальне матушки Анны Иоанновны пребывает, чтобы развлечь императрицу сказкой какой или побасенкой. Потому и отношение к сей особе по возможности пиетическое.

— А Митридат кто? Тоже сказочник? — спросил сбитый с толку Иван, вызвав у Ушакова новый приступ смеха.

Правда, теперь глава Тайной канцелярии хохотал не в одиночку. Ему со всем усердием потакал и Хрущов. Отсмеявшись, Андрей Иванович пояснил:

— Митридат — любимый котяра Алунтьевой. На днях куда-то запропастился. Старуха от расстройства чувственного занедужила, во дворце ко мне за помощью обратилась, когда я у государыни с докладом был. Кому другому я бы отказал, а тут, братец, не отвертишься. Пищи, но выполняй! Любит уж больно матушка-императрица бабку Алунтьеву. Почитай с самнего детства знает, на коленках у ей когда-то сиживала, под колыбельные её почивала. Ну как откажешь?

— Никак не мочно отказать, — подтвердил Хрущов.

Ушаков продолжил:

— Такие вот дела, брат Елисеев. Енто тебе преамбула была, а теперь амбулу слухай: надо ехать к Алунтьевой и кота того сыскать.

— А ежели я не найду? — испугался Иван, у которого в голове смешались, не желая укладываться, старуха-сказочница, пропавший кот, государыня и Ушаков.

— Найдёшь Митридата. Из кожи вылезь, ужом извернись, но кота сыщи! Хоть вынь его да положь! — железным тоном произнёс генерал.

Иван щёлкнул каблуками.

— Слушаюсь, сударь!

— Сразу бы так. А то «не найду, не найду», — раздражённо передразнил Ушаков. — Прикажу — из-под земли достанешь! Служба у тебя такая, Елисеев. Помни, вьюноша!

Успокоившись, он откинулся на спинку стула.

— Для тебя уже экипаж приготовлен. На нём поедешь к Алунтьевой. Да поспешай! Промедление смерти подобно. Бабка сильно сдала. Коли умрёт от расстройства, матушка-императрица сему не обрадуется. Не подведи, брат Елисеев. Можешь поверить старику — дело государственной важности. И на носу себе заруби — в нашей службе малых поручений нет.

Вконец запутанный и расстроенный Иван вышел на улицу. Не такого задания он ждал — искать пропавшего кота какой-то сумасшедшей старухи. Велика ли будет честь тому, кто за это возьмётся!

У крыльца действительно ждал приготовленный экипаж — чёрная карета без гербов. Кучер, самой ни на есть учёной наружности, почитывал свежий нумер «Санкт-Петербургских ведомостей».

Не знал того Елисеев, что после его ухода Ушаков с Хрущовым чуть ли не перекрестились от радости. Молодой сопливый копиист был лучшим выходом из положения, чтобы и честь не уронить, и поручение выполнить.

Прибыв к дому старухи, Иван обнаружил, что попасть внутрь не может. Никто не открывал. Парадная дверь уже ходила ходуном от его ударов, однако к ней никто не спешил подойти, хотя жизнь в доме теплилась. Елисеев был готов побиться об заклад на что угодно.

Он уже подумывал вернуться обратно, упасть в ноги Ушакову (авось поймёт и простит), как вдруг увидел, что к дому подкатил ещё один экипаж. Ловкий лакей соскочил с запяток, подбежал к карете и распахнул дверцу перед… Иван не поверил своим глазам — с визитом к бабке-рассказчице приехала Катенька Ушакова.

Похоже, глава Тайной канцелярии в столь щекотливом деле решил задействовать не только подчинённых, но и красавицу дочь.

Отпустив своего кучера, Елисеев вежливо склонил голову перед девушкой.

— Здравствуйте, Екатерина Андреевна.

— Мы с вами не представлены, но, кажется, я имела возможность где-то вас видеть, — задумчиво наморщив лобик, произнесла барышня.

— Знакомство — дело поправимое. Разрешите представиться — Иван Елисеев, копиист походной ея величества Канцелярии тайных розыскных дел. А видеть меня вы изволили на днях в доме вашего батюшки, Андрея Ивановича.

— Что же за дело привело вас сюда?

— Чрезвычайной важности, — сказал Иван и густо покраснел.

— Это вас батюшка отправил искать Митридата? — догадалась Екатерина Андреевна.

Молодой человек покраснел ещё сильнее. Не в силах отвечать, он коротко кивнул.

Боже мой, какой позор, искренне думал Иван, решив, что падает в глазах красавицы куда-то далеко вниз, свергаясь на уровень муравьёв, жуков и прочих букашек.

Но девушка отнеслась к поручению на удивление серьёзно. Она, подобно своему мудрому отцу, прекрасно понимала важность любых просьб, исходящих от особ, кои в силу своего положения денно и нощно соприкасаются с государыней.

— Что же вы не входите? — спросила Екатерина Андреевна.

— Не открывают, — признался юноша. — Уж я стучал-стучал, колотил-колотил. Никакого ответа. Не ломать же мне дверь!

— Дверь ломать не надо, — кивнула барышня. — Дозвольте мне.

Она подошла к дому, заглянула в закрытое занавесью окошко, и тонко… нет, не сказала — пропела:

— Анна Петровна, голубушка! Откройте, пожалуйста. Это я.

И почти сразу дверь отворилась. На пороге появилась пожилая женщина с заплаканным, но очень добрым, простодушным лицом.

Екатерина Андреевна нежно обняла старушку, заговорила, утешая. Вместе они вошли в дом, выглядевший пустым. Ни единого человека прислуги, кроме зарёванной дворовой девки, в полной мере разделявшей горе хозяйки.

— Бяда, ой бяда-то какая! — сокрушённо качала головой девка.

— Не говори! — вторила ей Алунтьева. — Не знаю, за какие грехи такое наказание! Жаль Митридатушку. Уж такой ласковый был, такой добрый. На колени бывалоча прыгнет, колечком свернётся. Ты ему за ушком почешешь, а он довольный лежит, песенки поёт. А уж как рыбку любил! Я ить ему особливо рыбку варила, с солью. От несолёной токмо мордочку воротил. Курочкой тоже не брезговал. Крылышком похрустит, поиграется, клубочек по полу покатает. Чистое золото, а не кот. Второго такого вовек не сыскать.