Музыка и домашнее видео приносили в наш дом мир и спокойствие. Мне кажется, эти видеозаписи отражали папулину мечту об идеальной, счастливой семье. И по какому-то странному волшебству, пока мы всей семьей смотрели записи в подвале нашего дома, счастье, которое мы видели на экране, становилось явью. Там не было ни страха, ни тревоги, ни жестокости. В те редкие моменты папулина жизнь наполнялась улыбками, смехом и пением.

Психологи много пишут о том, что отношения с родителями в детстве и юности создают в нашем сознании «карту», с помощью которой мы во взрослой жизни познаем любовь. Когда мы, будучи детьми, общаемся со своими родителями, какие-то реакции и модели поведения привлекают наше внимание и вызывают чувство привязанности, а другие, наоборот, заставляют нас чувствовать себя беззащитными, отверженными и нелюбимыми. То поведение, которое вызывает в нас привязанность, часто формирует наше восприятие и понимание любви.

Папуля любил, чтобы я усердно работал и выполнял его поручения быстро и точно. Он хвалил меня, когда я сдержанно и аккуратно укладывал кирпичи в стену. Мамуля любила, чтобы я пользовался мозгами — она хвалила меня, когда я демонстрировал ум и интеллект. Мама была моим примером для подражания: терпеливая и умная, грозная, но заботливая. Она предпочла бы делать что-нибудь вместе, но могла со всем справиться и сама. Мамуля готова взять на себя все твои дела, если тебе нужна передышка.

В том, как меня любила Джиджи, было нечто величественное и вдохновляющее. Выступая перед ней, я чувствовал, что нахожусь наедине с самой Вселенной, что я просто не могу проиграть. Она была мне солнцем. Если бы я мог заставить весь мир посмотреть на меня, как смотрела на меня она во время моего исполнения Feelings, это было бы моим величайшим достижением в жизни.

Концепции любви и выступления на публику в моем сознании переплелись. Любовь для меня стала чем-то, что ты получаешь, если делаешь правильные вещи. В моем сознании хорошее выступление давало мне любовь, а плохое делало меня брошенным и ненужным. Отличное выступление гарантировало мне привязанность других людей, но если я был плох, я был плох в полном одиночестве.

Я выступал, чтобы поднять настроение отцу. Я выступал, чтобы отвлечь мою семью от нарастающего чувства тревоги и напряженности. Я выступал, чтобы меня любили соседские дети. Таким образом я стал видеть счастье для себя и близких как одну из функций моих выступлений. Если я выступил хорошо, все будут счастливы и в безопасности. Если выступление провалилось, мы все в беде.

Папуля был любящим, когда у него в руках была камера или он сидел у проектора. Поэтому я всегда хотел стоять у него в кадре, и он хотел того же. В эти редкие моменты моего детства мы с ним были на одной волне. Я обожал сниматься у отца. Это нас сближало. И эта глубокая жажда его любви и одобрения несомненно сыграла большую роль в моем желании сниматься в кино, когда я стал старше.

В течение всей жизни меня мучило ужасное чувство, что я подвожу всех женщин, которых люблю. В романтических отношениях я все время чересчур старался. Нянчился, оберегал, отчаянно пытался угодить, даже когда всего этого не требовалось. Ненасытное желание ублажать других выработало во мне изнуряющую потребность в одобрении окружающих.

Любовь для меня была успешным выступлением. Если я не слышал аплодисментов, то думал, что потерпел неудачу. Чтобы чувствовать любовь, я должен был постоянно слышать овации близких людей. Спойлер: я неправильно понял принцип здоровых отношений.

Когда мне было тринадцать, отец ударил маму в последний раз. Ее терпение иссякло. На следующее утро она пошла на работу и не вернулась. Далеко она не ушла — всего за пару кварталов, домой к Джиджи — однако дала понять, что с нее хватит. Это был один из двух раз в моей жизни, когда я подумывал о самоубийстве. Я думал о таблетках. Думал о рельсах, на которых когда-то один ребенок остался без ног. Вспоминал, как по телевизору показывали, что можно перерезать вены в ванне. Но где-то в глубине сознания я помнил, как Джиджи говорила мне: самоубийство — это грех.

Папуля вернулся к военному распорядку. Он принял на себя верховное командование — отныне он все делает сам. На следующее утро он проснулся в четыре часа, чтобы приготовить завтрак. Он хотел показать, что мамуля ему была не нужна.

К половине шестого утра тарелки стояли на столе: половина яблока, яичница, кусок мясного рулета. По кувшину апельсинового сока и молока. Мамуля кувшины никогда не доставала.

К шести мы с Эллен сидели за столом. Гарри знал, что должен прийти ровно в шесть, но явился в 6:04 в качестве протеста. Папуля ему это простил, хотя в обычный день за такое неподчинение мой брат остался бы без завтрака. Еда стояла на столе уже полчаса, яйца успели остыть, а яблоки потемнели. Мы с Эллен молча принялись за еду.

— Яйца холодные, — сказал Гарри.

Папуля мыл посуду и не обратил на него внимания. Соблюдение чистоты было одним из его основных принципов, хоть в работе, хоть в готовке. Прибираться надо сразу, нельзя оставлять за собой гору грязи.

Гарри не унимался.

— Яблоко совсем потемнело.

Пожалуйста, Гарри, не лезь к нему…

— А это еще что за дрянь? — спросил он, тыкая пальцем в мясной рулет.

Не сказав ни слова, папуля выхватил Гарри из-за стола, отнес его к двери и выкинул наружу. Затем он протянул ему школьный рюкзак и захлопнул дверь.

Гарри в тот день не вернулся домой из школы. Он тоже ушел к Джиджи и маме.

Когда ушел он, мне было так же плохо, как когда ушла мама. Я тоже хотел к ней, но боялся уходить из дома. Этот момент утвердил мой самый главный страх. Больше я не мог отрицать: я был трусом.

Мамуля прожила у бабушки три года. Мы виделись с ней каждый день. Она приносила нам обеды, а мы заходили к Джиджи в гости, иногда даже с ночевкой. Наши дома были достаточно недалеко друг от друга, чтобы на публику сохранять иллюзию близости, но внутри наша семья была разрушена.

Именно в тот период жизни я начал избегать реальности при помощи телевидения. В идеально выверенных нарративах семейных комедиях я находил радость и утешение. «Счастливые дни», «Добрые времена», «Семейка Брэди», «Лаверна и Ширли», «Морк и Минди» — а уж Джек Триппер из сериала «Трое — это компания» был просто огонь. Я идеализировал семьи с телевидения. Они жили именно так, как я всегда мечтал. Случись какая-то проблема, мистер Каннингем был бы в ярости. Ричи бы испугался. На минутку ситуация казалась бы ужасной, но потом приходил Фонз, говорил что-нибудь смешное, включал музыкальный автомат, и все смеялись, и жили они долго и счастливо.

Вот именно. Не так уж это, блин, и сложно!

Я хотел бы быть беззаботным подростком, который всегда ладит с родителями. Я хотел бы отца и маму, которые любят друг друга. Я хотел бы жить в одном доме с двумя красотками вопреки правилам мистера Ропера. Как минимум я заслуживал своего собственного инопланетянина с планеты Орк, который помогал бы решать все мои проблемы.