Арсений инстинктивно отдернул ладонь. Прямоугольная упаковка, похожая на небольшую ценную бандероль, лежала рядом с вазой и дожидалась его возвращения.

«Не открывай», – шепнул внутренний голос. Обычно Арсений доверял интуиции, но сейчас не сумел сдержать любопытства и пошел за ножницами, которые видел в ящике письменного стола.

Прежде чем вскрыть пакет, он еще раз внимательно осмотрел плотную коричневую упаковку. Ни почтовых штемпелей, ни имени отправителя, ни тем более адреса. Черным фломастером написано только имя получателя. Хотя догадаться, от кого посылка, несложно по твердому неженскому почерку с характерным наклоном влево.

Арсений уселся за стол, распотрошил оберточную бумагу и отложил ножницы. В свертке обнаружились несколько предметов: два конверта, набитые стодолларовыми купюрами (на каждом тем же твердым почерком было написано «двадцать пять тысяч»), и темно-серая книга с потертыми оранжевыми буквами: «Рапсодия в стиле блюз». Арсений раскрыл обложку и увидел надпись на титульном листе: «Никогда не сдавайтесь. Ваш Арсений Платонов». Он закрыл книгу и откинулся на спинку стула.

Итак, все это не сон и не шутка. В больнице, когда его сознание плавало где-то на пограничной территории между двумя мирами, реальным и вымышленным, та встреча в баре представлялась Арсению миражем. Так случалось раньше, когда он еще мог писать. Открывалась зеленая дверь в стене (ему очень нравился этот образ, придуманный Уэллсом), он входил в веселый летний сад и наблюдал за людьми, которые были гораздо реальнее любого уличного прохожего. («И откуда это у него? – удивлялась мать. – Ни у кого в семье не было такого воображения!») Переходы из одного мира в другой совершались так просто и незаметно, что он не всегда сознавал, где находится.

«Ради бога, перестань выдумывать», – раздражалась в таких случаях Нина, и Арсений виновато отряхивался, как нашкодивший пес. Обычный поединок между мужским и женским восприятием мира. «Хочу летать!» – кричит мужчина. «Сперва доешь яичницу», – требует женщина. Однако на этот раз все по-другому. Женщина заставляет его взлететь, а он забыл, как это делается.

Арсений осторожно положил ладонь на обложку. Почему-то он боялся, что его ударит током, но прикосновение оказалось мучительно-сладким, как сдерживаемое желание. Первая книга родилась легко и просто, сама собой, почти без усилий. Вторая шла трудно, но он все еще считал, будто делает серьезную работу. Когда писал третью – робко надеялся на это, а в четвертой уже перестал обманывать себя. Ну а последние две части – литературная проституция в чистом виде. Он возненавидел героиню затянувшейся саги, даже хотел ее убить, но не смог этого сделать. Потому что интуитивно боялся ее воскрешения.

«Хватит с меня продолжений», – решил он и убрал руку с шероховатой картонной обложки. Рука сразу замерзла, словно оторвалась от обогревателя.

Нелюбимые дети очень живучие. С этим странным феноменом столкнулся Артур Конан Дойл, когда решил отправить своего ненавистного героя на дно Рейхенбахского водопада, но чуть сам не утонул в океане негодующих читательских посланий. Его мать прислала письмо, в котором сообщила, что не будет разговаривать с сыном до тех пор, пока он не воскресит сыщика. «Да как ты посмел убить такого замечательного мистера Холмса!» – написала она в конце неровными прыгающими буквами. Строчки, с силой вдавленные в бумагу, и разбрызганные чернила выдавали, что рукой почтенной викторианской леди водила самая настоящая ярость. Арсений прочитал ее письмо в застекленной витрине на Бейкер-стрит 221-бис и изумился той власти, которую вымысел имеет не только над читателями, но и над писателем. Когда Холмс повис над пропастью, под ногами у него оказался вовсе не случайный выступ горной породы (как это выяснится позднее), а вся негодующая Англия с криком: «Верните нашего мистера Холмса!» У Конан Дойла не было иного выбора, как с проклятием усесться за письменный стол и сочинить рассказ под названием «Пустой дом». Читатели ликовали, издатели ликовали, а сэр Артур с горя напился до бесчувствия. Казус в том, что публика оказалась гораздо проницательнее автора. «Литературная поденщина», которой Конан Дойл занимался исключительно ради заработка, стала классикой жанра.

В дверь негромко постучали. Арсений не ответил, и через некоторое время стук повторился. Вернувшийся в реальность писатель взял конверты и пошел в прихожую. Он не сомневался, что в коридоре его ждет женщина с холодными серыми глазами – терпеливая, настойчивая, неотвратимая, как Смерть. Арсений твердо решил, что в номер ее не пустит. Просто отдаст деньги и скажет: «Прощай, Полина». В прямом и переносном смысле. Однако, открыв дверь, Арсений не смог скрыть сильнейшего удивления.

– Нора?! – Спохватился, что выглядит глупо, и быстро закрыл рот.

– Можно войти? – спросила подруга жены.

– Конечно. – Арсений отступил назад и широко открыл дверь. – Как ты здесь оказалась?

Она вошла в прихожую и сразу обхватила его за шею. Арсений вежливо обнял ее плечи, стараясь незаметно отодвинуться.

– Господи, Сенечка! Как ты?

– Я в порядке, – ответил Арсений.

Он ощущал неловкость от прикосновения стройного женского тела. Нора была в скромном черном платье, больше похожем на вечерний наряд, чем на траурное одеяние, нитка крупного перламутрового жемчуга на шее усиливала впечатление.

Он выждал еще минуту и мягко отстранил гостью. Нора достала из сумочки носовой платок и промокнула глаза. Очень осторожно, чтобы не размазалась тушь.

– Прости, что я без предупреждения. Наверное, нужно было позвонить. Ты один?

Вопрос прозвучал неожиданно игриво. Арсений с удивлением посмотрел на нее.

– Разумеется, один.

– Ты замешкался, вот я и подумала… – Нора заглянула в комнату через его плечо. – О, какие цветы! Ждешь гостей?

– Я никого не жду. – Арсений посторонился и сделал пригласительный жест. – Прошу.

Нора с изящным кивком приняла приглашение, словно они были на светском рауте. Вошла в гостиную, осмотрелась и повернулась к Арсению.

– Настя сказала, что ты в больнице, и я забеспокоилась. Снова сердце? Что говорит врач?

– Ерунда. Просто выкурил слишком много сигарет.

Нора приподняла красиво очерченные брови, но воздержалась от нотаций. Арсений смотрел на подругу жены и гадал, какое дело ее привело в это время в это место. В том, что это было именно дело, он не сомневался.

Нора понюхала розы, взяла книгу, лежавшую возле хрустальной вазы, и прочитала название. Ее глаза радостно вспыхнули.

– Ты снова начал писать?

Арсений положил конверты на столик под зеркалом в прихожей и вернулся в гостиную.

– У меня попросили автограф. Это подарок.

Он отобрал у Норы книгу и положил ее на стол. Разговоры о работе вызывали у него раздражение. Нет, раздражение вызывали любые разговоры. Он просто хотел, чтобы люди оставили его в покое. Неужели это так сложно?