Поэт не отвечал. В этот момент он был вовсе не в освещенной свечами комнате наместника Роберта во Флоренции. Он чувствовал, как силы покидали его. Граф спокойным тоном продолжат обращаться к Данте.

― Вы умный человек, Данте Алигьери. И я уверен в том, что вы поняли все с первой минуты… Вы хотели думать, что это не так, и я вас понимаю, но нет никаких сомнений, потому что детали это полностью подтверждают. ― Баттифолле на мгновение замолчал, чтобы потом заговорить с большей силой. ― В совершении всех преступлений и в каждом из них было то, что позволило связать их между собой: несколько кусков бумаги с написанными на ней словами, каждый раз разными, но связанными по содержанию. ― Порывшись в бумагах на столе, граф прочитал то, что было написано на одном из листов: ― «Трехзевный Цербер, хищный и громадный, собачьим лаем лает на народ, который вязнет в топи смрадной…»: «Не так дыряв, утратив дно, ушат, / как здесь нутро у одного зияло / от самых губ дотуда, где смердят…»; «И я смотрел, как вечный пляс ведут / худые руки, стряхивая с тела / то здесь, то там огнепалящий зуд…» ― Баттифолле взял другой лист со стола и наклонился нал ним, впившись взглядом в глаза Данте. ― Вам это знакомо, не так ли?

― Это… ― Данте начал заикаться, дрожа от кошмара, который еще не решатся принять.

― Это фрагменты из вашего «Ада»! ― резко прервал его Баттифолле. ― Похоже, что те преступления, которые я вам описал, это имитации наказаний, которыми в вашей книге мучили осужденных. Ваш «Ад» во всем своем блеске перенесся на улицы Флоренции!

В последних словах графа Данте услышал обвинение в свой адрес и понял, что должен отвечать. То, что эти преступления были совершены таким гнусным образом, по описаниям из его поэмы, не делало его виноватым. Гордость поэта, пульсируя в нем, как кровь в венах, заставляла его действовать.

― Возможно, вы думаете, что я должен увидеть в этом что-то еще, кроме ваших измышлений?

― Нет, ― поспешно ответил Баттифолле. ― Не совсем так. Но дело не только в том, что думаю я…

― Вы намекаете на то, что, но общему мнению, изгнанный Данте Алигьери стоит за этими убийствами? ― спросил Данте, совсем выходя из себя.

― Я не могу сказать вам, до какой точки дошли эти измышления, но все горожане называют эти происшествия не иначе, как «дантовские преступления»… ― Баттифолле снова стал делать паузы между фразами. ― Народ, в общем, невежественен и просто впечатлителен. Они будут до смерти утверждать, что солнце такого же размера, как и нога, потому что таким его видят. Я слышал, как они говорят о знаменитом земляке, способном проникнуть в глубины ада, поговорить с мертвыми, быть накоротке с замечательными людьми древности и вернуться в наш мир благодаря божественному вмешательству. Они не читали ваше произведение. Потому что они, возможно, не умеют читать. Но им рассказали, что в 1300 году вы предсказали вещи, которые стали происходить годы спустя. Теперь в городе происходят события, в точности повторяющие описанные вами. Не удивительно, что они могут подумать, будто вы обладаете силами, скажем, не вполне естественными.

Данте вспомнил свою жизнь в Вероне. Во время одной из прогулок по городу он слышал пересуды женщин, сидящих у дверей дома. Одна из них узнала его и назвала тем, «который спускается в преисподнюю и возвращается тогда, когда ему заблагорассудится». Другая, оглядев Данте, сказала, что это должно быть правдой, судя по его курчавой черной бороде, словно «обожженной адским огнем», а надменность этого человека свидетельствует о том, что он из того проклятого места. Поэт думал об этом анекдоте, показывающем наивность и невежество простого народа, однако доказывающем, что его произведение получило широкую известность среди современников.

― А вы? Вы что думаете? ― резко спросил поэт.

― Я думаю, ― ответил граф чистосердечно, ― что, обладая всеми этими силами и будучи под исключительным покровительством Господа нашего и нескольких святых жен, вы могли бы изобразить что-нибудь, кроме сомнений, страхов и слез.

― Вы знаете, однако, что мое произведение… ― сказал Данте почти про себя.

― Да. Я уважаю вас, интересуюсь вами и вашей работой и надеюсь, что вы испытываете то же по отношению ко мне, ― ответил граф, снова улыбаясь. ― Я добыл в Лукке экземпляр вашего «Ада», прочитал, а потом с еще большим интересом перечитал. Хотя, признаюсь вам честно, некоторые вопросы, поставленные в вашей поэме, кажутся мне не очень понятными. Много тайн, которые я не готов разрешить…

Упоминание этого луккского издания внесло смятение в душу Данте. В том городе появились копии его произведения со строфами и стихами, которые поэт предпочел бы исключить, они не соответствовали его окончательной редакции. Но эту проблему решить сложно: многое зависит оттого, кто переписывает экземпляр, попавший в его руки; невозможно быть уверенным, что пишущий под диктовку не отважится заглянуть в нежелательную копию, чтобы, продолжив, сделать ошибку. Так что некоторые из этих экземпляров ходили по Лукке против желания автора. Самым неприятным было то, что граф располагал одной из этих книг. Данте из уважения к нему ничего не стал объяснять, потому что в действительности все это казалось ничтожным на фоне жестокости событий, о которых он услышал.

― И я не увидел там ничего, что бы определенно указывало на ваше участие в этих преступлениях, ― произнес Баттифолле горячо. ― Если это действительна не дело рук самого дьявола. Но, со всем уважением, пока это не доказано, убийцы ― люди, они люди, которые безнаказанно гуляют по улицам Флоренции, сеют ужас и делают невозможными мир и спокойствие в городе. А добиться этого и так непросто из-за преступлений проклятого Ландо и его бандитов. И все это я не хочу терпеть, пока являюсь наместником короля, ― гневно добавил граф, стукнув кулаком по столу.

Данте не отважился вмешаться в эту страстную речь.

― Поэтому, ― продолжал граф спокойнее, ― я попросил доставить вас ко мне. Чтобы вы помогли мне выяснить, кто стоит за всем этим.

― Как я могу это сделать? ― удивленно спросил Данте.

― Я уже говорил вам, ― ответил граф, ― вы умный человек, хотя иногда вам мешают чувства. И будет логично, если я скажу, что вы знаете свое произведение лучше, чем кто-либо другой. В таком случае вы сможете увидеть то, что ускользнуло от нас: возможно, нам удастся предвидеть и предотвратить новые преступления. Кроме того, ― добавил он лукаво, ― вы первый заинтересованы, чтобы все выяснилось. Ваше имя снова запятнано, и так будет каждый раз, когда произойдет подобное преступление.

Данте был в этом уверен. Ему было очень больно слышать свое имя, выкрикиваемое на улицах Флоренции в связи с обвинениями в воровстве, растрате и обмане. Но еще больнее было думать, что теперь это имя связано с такими ужасающими злодеяниями. Ему становилось плохо, как только он представлял вечное изгнание с такой чудовищной тенью, брошенной на его честь.