Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Этот последний кошмар был конечной точкой сна Данте. Он проснулся весь в поту и увидел, что солнце врывается в большое окно с открытыми створками. Рассвет, утомление и разговоры графа Баттифолле мучили его мозг, заставляли сильно волноваться. Он ограничился тем, что придумал успокоительные послания для своего окружения в Вероне: двусмысленные слова, обтекаемые фразы. Что-то, что не удивит того, кто плохо его знает. Потом он растянулся на этой роскошной кровати с балдахином, и его тело радостно погрузилось в удобный перьевой матрац. Даже лежа на постели, он думал об этих так называемых «дантовских преступлениях», которые породили его видения; это была мука поэта: он не отдыхал, как другие смертные, погружаясь в сон.
Комната, которую ему выделили, считалась одной из лучших во дворце Подеста и предназначалась для особо важных гостей. Парадокс: из изгнанника он превратился в секретную, особо важную персону. Каменные полы были частично покрыты пестрым ковром, напоминавшим о лете. Разных ящиков из черного дерева было в избытке, как и шкафов. Масляные светильники и восковые свечи освещали комнату. За просторным окном, расположенным таким образом, чтобы в него нельзя было заглянуть с улицы, раздавался шум города. Данте предположил, что он смотрит на улицу Проконсоло. Стены были украшены простыми картинами, написанными темперой, они представляли собой геометрические мотивы или тонкие фигуры, написанные талантливой рукой с использованием нежных тонов, теперь немного потускневших. Внизу стены были обшиты деревянными пластинами; вверху ― шпалеры, обычные в богатых домах, предохраняющие от холода и сырости.
В потоке света, льющегося в окно и озаряющего шпалеры и картины, поэт увидел стол, на котором лежали документы и было все готово для письма. Данте вылез из постели и подошел к столу. Сел на скамью с мягкой подушкой. Не было ничего, на что стоило бы обратить особое внимание: это были нотариальные акты. Данте вспомнил, в каком беспорядке эти листки лежали на столе наместника. Теперь они были соединены между собой. К ним прилагались документы, в которых было подробно описано то, о чем рассказывал наместник короля Роберта прошлой ночью; документы были подготовлены для последующего использования в судебном процессе. Поэт подумал о том, что граф Баттифолле, уверенный в силе своего убеждения, ожидал его согласия. В приступе бешенства Данте оттолкнул от себя бумаги, которые соскользнули со стола на пол. Потом он посмотрел на стену напротив, желая успокоиться. Его взгляд скользнул по одной из этих бледных фигур, которые украшали комнату: это было изображение божественной Фортуны, с рулем, который символизировал то, что она управляет судьбой мира, в одной руке и рогом изобилия в другой. В общем, на картине была изображена ситуация, заложником которой оказался теперь Данте.
Поэт опустил голову на руки, с тоской думая о своих возможностях. Отказываясь от предложения графа, он должен был вернуться в Верону; это было решение, которое он считал неверным. Как благодарный человек, Данте уважал и ценил Кангранде, превозносил его великодушие и благородство; принц Скалигер[24]отличался тем, что обладал чувствительностью артиста и высоким интеллектом, позволявшим ему прислушиваться к мнению других людей и ценить их работу. Но поэт чувствовал, что не готов к возвращению в Верону, его победила тоска по Флоренции. Теперь у Данте появилась возможность вернуться на родину, даже учитывая то, что он оказался здесь при ужасных обстоятельствах, угрожающих его жизни и чести. Это была возможность после стольких лет изгнания объединиться со своими, занять подобающее ему место среди них. Особенно это было важно теперь, когда поэт почти прогнал от себя всякие надежды на возвращение. Поэтому он не мог упустить предложение графа.
Данте опустил взгляд на документы, лежавшие на полу. Он наклонился, чтобы поднять их и вернуть на стол. В этих записях совсем необязательно должны были обнаружиться неточности. Документы были разложены по хронологии. С первого же листа, несмотря на специфический официальный язык, веяло ужасом, злобой и насилием, которые пропитывали эти происшествия. Жестокие детали, которые несколько дополняли рассказ графа, неоспоримо были связаны с его «Адом», и говорить о чистых совпадениях было абсурдно. Более того, нельзя забывать о листах, найденных на местах преступлений. Убийцы использовали цитаты из дантовского «Ада». Но что-то привлекло его внимание. Все бумаги были покрыты канифолью, каждый лист с подробным описанием событий. Она предшествовала подписи и печати нотариуса. Но кое-что не сходилось. За пространным описанием осмотра первого места преступления, где речь шла об ужасном собачьем пире, которым преступники заменили мифологического Цербера, следовала строка, гласившая: «Я, Коппо Сасолини, нотариус флорентийской коммуны, службы подеста и наместника короля Роберта, был извещен об этих событиях, мне было поручено написать публичный отчет о том, что произошло во Флоренции в восьмой день сентябрьских календ 1316 года от Рождества Христова».[25]
А ниже шла расшифровка надписи, найденной на месте преступления:
Тяжелый град, и снег, и мокрый гной
пронизывают воздух непроглядный;
земля смердит под жидкой пеленой.
Трехзевный Цербер, хищный и громадный,
собачьим лаем лает на народ,
который вязнет в этой топи смрадной.
Его глаза багровы, вздут живот,
жир в черной бороде, когтисты руки;
он мучит души, кожу с мясом рвет.[26]
Оставив в стороне зловещее сходство этих слов с происшествием, Данте с удивлением заметил нарушение формальностей. Обычно нотариус удостоверяет все предшествующее его подписи. Но, кроме того, существовала другая странность, которая удивляла еще больше. Подпись была фальшивой. Это было можно заметить невооруженным глазом. Нетрудно было установить перо, из-под которого вышла эта подпись: она была сделана вторым нотариусом, который занимался обработкой других листов, Джироламо Бенчивенни. Он подписывал остальные акты. Прежде чем прочитать внимательнее этот документ, Данте просмотрел остальные бумаги и заключил, что во всех есть общие черты.
Сперва удивившись необычности составления документов, Данте не придал особенного значения своему открытию. Вероятно, так была исправлена чужая ошибка ― небрежность первого нотариуса, который после этого, похоже, не смог заполнить остальные документы. Это было не очень важно, если документы нужны были только для удостоверения кровавых деяний. Тогда этому мало помешает незначительная поправка. Читая записанное в документах, Данте испугался и должен был прервать чтение, впечатленный жестокостью содеянного. Как больно было связывать свои стихи с этим! Это было ощущение, которого ни Гвидо де Баттифолле, ни кто-то другой не могли понять. Возможно, граф решил, что эти факты не произведут на него столь же сильного впечатления, что и существование в вымышленном мире. Но Данте не обрел большой радости, увидев свой «Ад» на земле. Поэт вовсе не думал о реальности, когда создавал свое творение, он думал о царстве мрака, представляя христианский ад, в который попадают грешники. Правда, многие грешники в его произведении были политическими противниками Данте, и он таким образом расплачивался с ними за свои страдания, находя в этом легкое моральное удовлетворение. Но в его «Аде» грешники были подчинены рациональному приговору. Небесные силы, а не его каприз, устанавливали наказания, вершилось Божественное правосудие. Кроме того, речь шла о душах, а не о живых людях, испытывающих страдания от увечий. Даже в самых темных уголках сознания Данте никогда не скрывалось желания заставить кого-то так страдать живьем, он вовсе не стремился перенести кровавую вендетту такого размаха на землю. Данте Алигьери не гордился своей беспристрастностью во время службы в приорате, ведь тогда он приобрел врагов, потому что сам находил смысл в наказании изгнанием. Данте упорно отрицал свою связь с Universitas Alborum,[27]считая их «невежественной и порочной» компанией. Он никогда не хотел так низко опускаться. Его прошлое никому не давало права связывать несколько жутких деяний с его именем. Данте перечитал более тысячи раз эти маленькие цитаты, словно, делая это, пытался найти знак, который позволил бы ему отвергнуть свою причастность к этим событиям.