Если, схвативши тебя не сорву я твоих одеяний,

Хлены с рамен и хитона, и даже что стыд покрывает,

И, навзрыд вопиющим, тебя к кораблям не пошлю я Вон из народного сонма, позорно избитого мною

(II, 261-264).

При этом Одиссей ударил Ферсита скипетром по горбатому хребту и плечам. Тут торжествующий певец с наслаждением описывает унижение Ферсита:

Сжался Терсит, из очей его брызнули крупные слезы;

Вдруг по хребту полоса, под тяжестью скиптра златого, Вздулась багровая: сел он, от страха дрожа; и, от боли Вид безобразный наморщив, слезы отер на ланитах.

Все, как ни были смутны, от сердца над ним рассмеялись...

(II, 266-269)

И все восхваляли Одиссея:

...Ныне ругателя буйного он обуздал велеречье!

Верно, вперед не отважит его дерзновенное сердце

Зевсу любезных царей оскорблять поносительной речью!

(II, 275-277)

На этом эпизод Ферсита (66 стихов) в «Илиаде» окончен. Одиссей призывает народ к битве, Нестор советует, как построиться, и логично следует описание ахейского войска — «Каталог кораблей», троянского войска («Диакосмос»), после чего в следующей песни начинается битва. Эпизод вроде бы ясен.

Вначале филологические комментаторы Гомера в основном выделяли художественные задачи эпизода — оттенять героизм главных героев, также психологические задачи — насмешкой снимать страх. Но когда в критику включились историки, на первый план выступили социальные мотивы эпизода.

Подобострастно восхваляющий аристократию певец (а певцы обычно кормились при дворах аристократии)

отражает в своей песни типичные народные волнения, периодически возникавшие при военных неудачах, и занимает позицию на стороне аристократии, всячески принижая народного витию. Уже в свои молодые годы Й. Г. Гердер в полемике с Клотцем писал, что Ферсит — это «голос греческой черни, которая должна теперь или никогда объясниться» {Herder 1769, I, Кар. 21). Эрнст Курциус писал, что уже у Гомера «аристократическое остроумие применялось, чтобы бичевать насмешкой ораторов толпы» {Curtius 1874,1:124). Так и понимали Ферси-та многие исследователи {Фрейденберг 1930; Feldman 1947; Rankin 1972; Josserand 1977; Ohlhausen 1983 и др.).

Но это понимание оказывается слишком узким.

2. Двойная мораль. Отношение певцов и героев к Ферситу выглядит крайне несправедливым по очень простой причине: в сущности, то же самое — бросить осаду и бежать на кораблях — предлагал неоднократно не кто иной, как сам верховный вождь Агамемнон! И никто его за это скипетром по хребту не бил, одежд с него не срывал, «покрывающих стыд». Не соглашались с ним вежливо и уважительно — те же самые герои.

Трижды Агамемнон впадал в малодушие и призывал снять осаду и бежать — в песнях II, IX и XIV.

Во второй песни, в том самом народном собрании, в котором выступал Ферсит, перед самым выступлением Ферсита Агамемнон обратился к ахеянам со следующим воззванием:

Други, герои данайские, храбрые слуги Арея!

Зевс громовержец меня уловил в неизбежную гибель!

Пагубный, прежде обетом и знаменьем сам предназначил

Мне возвратиться рушителем Трои высокотвердынной;

Ныне же злое прельщение он совершил и велит мне

В Аргос бесславным бежать, погубившему столько народа!..

(II, 110-115)

Он ссылается на то, что у Трои много союзников, девять лет уже длится тщетная осада, древо в кораблях изгнивает, канаты истлели; дети и жены ждут дома, сетуя на отсутствие мужей и отцов, которые медлят, делу не видя конца. И продолжает:

Други, внемлите и, что повелю я вам, все повинуйтесь:

Должно бежать! возвратимся в драгое отечество наше;

Нам не разрушить Трои, с широкими стогнами града!

(II, 139-141)

Результат его речи был совершенно иной, чем речи Ферсита:

...собрание все взволновалося; с криком ужасным Бросились все к кораблям; под стопами их прах, подымаясь, Облаком в воздухе стал; вопиют, убеждают друг друга Быстро суда захватить и спускать на широкое море;

Рвы очищают; уже до небес подымалися крики Жаждущих в домы; уже кораблей вырывались подпоры

(II, 149-154).

Так бы и свершилось бегство, если бы богини Гера с Афиной не вмешались, а кроме того, и Одиссей со своим глашатаем удерживал воинов — и удержали. Вот тут и поднялся Ферсит...

Так что Ферсит лишь продолжал призыв Агамемнона. В IX песни повествуется, как Агамемнон пришел в уныние от неудач и, созвав вождей на совет, встал, «проливающий слезы, как горный поток черноводный». Речь его нет надобности приводить — это точное воспроизведение его речи во второй песни, перед Ферситом, слово в слово. Нет только средних строк, а 12 строк полностью повторены. На сей раз ему вежливо, но твердо возражал Диомед, а Нестор посоветовал послать к Ахиллу посольство с извинениями и искупительными дарами, чтобы вернуть его к битвам.

Наконец, в XIV песни, когда три раненых вождя — Агамемнон, Одиссей и Диомед — обсуждают падение ахейской твердыни, защищавшей корабли, Агамемнон обращается к остальным с сетованием на переменчивость Зевса, отвернувшегося от ахеян, и делится с вождями горьким выводом:

Слушайте ж, други, один мой совет, и его мы исполним:

Первые наши суда, находящиесь близко пучины,

Двинем немедля и спустим их все на священное море;

Станем высоко держаться на котвах (якорях. —Л. К.),

пока не наступит

Ночь безлюдная...

Нет стыда избегать от беды и под мраком ночи;

Лучше бежа избежать от беды, чем вдаваться в погибель!

(XIV, 74—78, 80-81)

Ему снова возражают и Одиссей, и Диомед, в результате устыдившийся Агамемнон признает неуместность своего поведения.

Так что уж столь разнузданно корить и винить Ферси-та! Тут явная двойная мораль с социальным различением: от царя запросто сносят то, что от рядового ополченца считается позорным преступлением.

Но на это можно взглянуть и иначе: не направлен ли этот гротеск как раз на подрыв авторитета Агамемнона? Певцы не могли прямо осудить верховного вождя — не потерпели бы потомки и вообще аристократы, а если подсунуть простолюдина с той же идеей, то его можно критиковать и высмеивать сколько угодно за эту немилую певцам идею. Так сказать, кошку бьют — невестке пометки дают.

3. Несуразное испытание. Тут нужно внести существенную оговорку. Во второй песни, то есть перед эпизодом с Ферситом, Агамемнон не искренне предлагал бежать, а притворно, так сказать понарошке. Это он надумал устроить такое испытание своим войскам или подначить их.