Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Но, Посланник, у них, несомненно, дар. Они не шарлатаны. Они никогда не ошибались в предсказаниях.
– Брат, да что вы несете?! Они вас заколдовали, что ли?! Ведь это дар Врага Господа!!
Голос Лазаря гремел в тихой келье подобно раскатам грозы. Его искаженный рот уже собирался выплюнуть ужасное, но Маркус строго сказал, заслонившись рукой:
– Только не произносите это гнусное имя. Не в этих стенах и нигде. Оно проклято и в самом себе заключает разрушительную силу.
– Я знаю, – Лазарь побледнел и приглушил крики. Успокоено продолжал: – И деятельность экзорциста Константина я подвергаю большому сомнению. Во-первых, он не обличен священным саном. Во-вторых, уж очень странные методы он использует. Попахивает самой зловредной ересью, которая прикрывается щитом добра, – неверием. А Враг отмечает таких людей, и они послушно выполняют его волю, подчас сами о том не догадываясь.
– Так что же, теперь и Константина на костер?!
– Я до конца не разобрался в этом деле. Приедут добрые Патрульные Инквизиции и побеседуют с ним. Если беседа не поможет – тогда покаяние и наложение искупительных обрядов.
– Вы сами прониклись сочувствием к бедному юноше или кто вам подсказал заняться его 'воспитанием'?
– Его отец Анри слезно просил меня понаблюдать за сыном. Он обеспокоен его выходками. Я согласился помочь, и в самом деле, заметил странности в поведении Константина.
– 'Где мой топóль? – сказал мясник' – рассмеялся Маркус.
– Что?
– Да поговорка у нас в городе о палаче… Он любезен и убедительно добр, вот только за глаза черств и откровенный хам. На самом деле, у него нет резона избавляться от сына. Просто припугнуть его хочет и заставить слушаться. Деньги-то все равно Клоден-старший себе забирает. Его совсем другое интересует, уж поверьте.
– Что же?
– Как избавиться от начальника налоговой полиции.
– Я сегодня был у него.
– Ну, и?..
– Он слишком осторожничал. У меня создалось мнение, что он знает неизмеримо больше, чем произносит вслух.
– Думаете, он – загадочный убийца? Что некроманты пришли к нему, а он их нагло обманул и поубивал?
– Нет, что за бред! – поморщился Лазарь. – Я знаю, кто убийца. Но это не ваше дело. А Ротмунд мне интересен по долгу службы. Признаюсь, он меня не впечатлил. Ожидал увидеть грациозного хищника, а узрел угасающего больного. Он передвигается без поддержки стражи?
– Вообще, да.
– Немыслимо, – пожал плечами Лазарь и снова поморщился. – Если бы не глаза и зубы, принял бы его за прокаженного. Я так надеялся на его помощь. Он ограничился обещанием прислать мне письмо с советами. Очень надо! Ну, да, ладно, до сих пор Бог дозволял мне справляться с бедами в одиночку… Я завтра, скорее всего, покину Город. Ждите Патрульных через неделю. Я вас предупредил, какие ляпы в приходе нужно немедленно исправить. Удачи вам, брат. Ваших взглядов я не разделяю, но человек вы хороший и будет обидно, если вы пострадаете.
Посланник похлопал Маркуса по плечу и ушел.
– Радость моя! – пропел монах, заглядывая в чулан. – Под счастливой звездой родила тебя мать!
– Под счастливой звездой я умер, мой сладкий!
Маркус не удержался – поцеловал в губы. Почувствовал острый вкус, но не отпрянул – судорожно поцеловал в щеку, крепко-крепко прижал к себе.
– Мне тяжело было не влезть в вашу беседу. Меня посетила дурная идея выглянуть и полюбоваться на выражение лица Лазаря, этой серой поганки. Жаль, капюшон не снимает, важничает. Впрочем, мне он лицо свое сегодня показал.
– Красивый?..
– Дурак же ты, – пробурчал печально Ротмунд, рассеянно смотря в темноту. – Все об одном и том же… Не урод. Он с юга, наверное, из Гальвартена. Акцент, правда, почти не различим.
– Ты бы поостерегся. Там все с мала до велика ох какие вояки!
– Да ну! – с сомнением покачал головой Юлиус. – Он меня повеселил 'угасающим больным' и 'прокаженным'. Главное, в точку… и совет я ему обязательно пришлю. Уже написал. Осталось отправить. Прости, но мне пора, – добавил он после недолгого молчания, вставая.
Маркус взялся провожать до ворот.
Ветер трепал листья садовых деревьев. Слабенький серпик луны светил на небе.
Постояли у решетки.
– Ты не думал, что я могу уйти однажды?
– Я уйду раньше.
– Я не о смерти сейчас говорю.
Каждый внимательно всмотрелся в черты собеседника, словно запоминал навсегда.
– Что ж… твое право… Честно, не думал. Я тебе больше не нужен?
– Не в том дело. Не знаю, увидимся ли мы еще. На всякий случай, чтобы потом не жалеть, что не успел сказать, – спасибо за все. Понимание и принятие – вещи важные и драгоценные. Мне было с тобой интересно и приятно. Дожить тебе дни сладко и спокойно.
– Постой! Что такое происходит?..
– Что-то меняется. Нестерпимо тянет на приключения, в странствия. Я еще ничего не решил. Но следующие две ночи все сложиться. Может быть, я, наконец, умру… – мечта и блаженство озарили его волшебные глаза. – А, может, и нет.
Маркус вдруг понял:
– Ты снимаешь с себя обязательства перед Городом?
– Да. Я же сказал: я уйду. Но – через двое суток.
– Тогда прощай. Легче ли мне будет забыть тебя или помнить?.. Одним себя тешу: надеюсь, это была не только и не столько страсть, неискорененное вожделение, но и честная дружба. Я люблю тебя всего: и голос, и манеры, и взгляд, и принципы, и поступки. Не одно лишь тело. Сознание, тебя мыслящего, тебя страдающего.
– Вот это и бесценно, – улыбнулся Юлиус Ротмунд. – Прощай!
Маркус цеплялся за решетку ворот как висельник за воздух. Было полвторого ночи.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
НАКАНУНЕ
После трудного разговора с настоятелем часовни Святой Катарины, рыцарь добрался до 'Серебряной лозы'. Пристроился там в самом темном углу и молча следил за посетителями.
С его приходом стало заметно тише. Даже число толпящихся в зале выпивох резко пошло на убыль. К полтретьего ночи последний пьяница расплатился с девушкой-официанткой и на неверных ногах поспешил прочь.
– Ну, вот опять! – недовольно подвела итог девушка в красном сарафане до колен, с нарядной шнуровкой спереди, одетом поверх вышитой белой блузы. Она пересыпала монеты в высокогорлый кувшин. Со вздохом посмотрела в упор на графа: – Ну, чего вы все ходите и ходите к нам, будто медом намазано! Вас клиенты пугаются! Из-за вас я не собираю обычной ночной выручки! Меня дядя прибьет! Еще чуть – и мы разоримся!
– Ну, чего ты шумишь?.. В первый раз, что ли,