это возражение: вы, следовательно, признали, что есть темы, подлежащие переговорам со всеми четырьмя державами; и другие, касающиеся лишь нас с вами. Отлично. Принимаем к сведению. Вы находите, однако, что об этом разделении позаботятся сами союзники, нам же, Закавказью, следует в данном случае молчать. Но мы вовсе и не входим в обсуждение того, что именно отнести к общему договору и что к специальным! Мы утверждаем лишь, что общий договор будет нами заключен не с одной Турцией, а со всеми четырьмя державами. Нам, как одной из договаривающихся сторон, кажется, позволено интересоваться тем, кто именно является другой стороной? (Нота закавказской делегации 17 мая.)

Мы продолжали ссылаться и на отсутствие у турок права требовать чего-либо сверх уступок, сделанных им по Брест-Литовскому договору. Здесь наша позиция была слабовата; однако на ней приходилось упорствовать, так как это был главный довод А. Чхенкели еще с конца Трапезундской конференции. Ослаблялась же эта точка зрения (то есть что «не было новых обстоятельств, изменивших между нами международное положение, – не может быть и новых требований») такими фактами, как весь военно-патриотический шум, поднятый сеймом ввиду нежелания турок отказаться от Батума и Карса, ряд принятых им военных резолюций, отозвание делегации из Трапезунда и т. п.

Вследствие этих фактов турки получили возможность утверждать, что заявление Чхенкели в Трапезунде о признании Брест-Литовского договора было «дезавуировано» Закавказским правительством Гегечкори и что возобновление войны Закавказской республикой именно и повлекло за собою изменение в международном положении, которое дает теперь Турции право предъявлять новые требования.

Словом, в этом пункте почва под нами была не без шаткости. С тем большей твердостью обратили мы против турецкого проекта острие Брест-Литовского договора.

«Как это? – говорили мы. – Вы попросту включаете теперь (по вашему проекту) в состав Османской империи территории, государственное и международное устройство которых обставлено условиями ст. 4 Брест-Литовского договора? Там ведь предусмотрены права „соседних государств“; в согласии с ними и должен быть установлен населением округов Батума, Карса и Ардагана новый порядок в этих территориях. Соседние государства – это прежде всего Турция; но затем это и Закавказье; а теперь вы просто забираете эти провинции, отменяя договор, не вами одними подписанный, договор, предоставивший и нам известное участие в деле. Так нельзя» (см. Закавказский меморандум 16 мая). Словом, теперь уже мы выступили в роли блюстителей Брест-Литовского договора!

Последний довод был особенно неприятен туркам, и ответ их (18 мая) сверх ссылки на факты, изменившие положение сторон в эпоху отзыва закавказской делегации из Трапезунда и позже, заключал в себе следующую угрозу: «Настояния закавказской делегации высказываться о вышеозначенной (то есть 4-й) статье Брест-Литовского договора могут иметь самые серьезные последствия на ход текущих переговоров».

Мы могли, однако, позволить себе тогда в Батуме роскошь такой полемики главным образом потому, что имели возможность напоминать Турции (см. меморандум 16 мая), что «присутствие здесь делегации Германской империи служит наглядным доказательством того, что державы, союзные Турции и вместе с ней подписавшие Брест-Литовский договор, принимают прямое участие в делах, связанных с ликвидацией мировой войны на Кавказском фронте».

В этом пункте мы состязания не проиграли. Мы доказали и показали Турции, что она не может распоряжаться нашей судьбой единолично.

Глава VII. Развал Закавказья

20. Под прессом истории

Задача чисто дипломатической кампании обозначалась достаточно ясно. Можно было надеяться на некоторое смягчение предъявляемых нам требований с помощью Германии. Но не было никакой надежды на то, чтобы вывести Закавказье из войны и, поставив его в положение страны нейтральной, приступить к его устройству и успокоению. Его железные дороги нужны были воюющим сторонам: при слабости Закавказья, провозглашенного независимым, но пока от всех зависевшего, эта рельсовая сеть призвана была усилить того (из «больших»), кто первый наложил бы на нее руку.

Все преимущества были тут на стороне коалиции, руководимой Германией, так как, владея (с апреля 1916 г.) Карсом и Батумом, турки уже держали за один конец рельсовый путь, соединявший турецкий театр войны с персидским. Как всякий знает, тот же путь вел к нефти Баку и к хлопку Туркестана.

При других условиях дело свелось бы к специальной конвенции о пользовании железными дорогами; Закавказское правительство и шло на это – по необходимости. Беда, однако, в том, что вторжение турок в пределы Закавказья приводило немедленно и фатально к разнообразным и опасным осложнениям. Рельсовый путь в Персию вел через армянские провинции; турки впадали в соблазн продолжения и здесь той политики уничтожения армян, которая ими применялась во время войны в Турции; и этим приводилась в действие взаимоистребительная вражда между татарским и армянским населением, взращенная еще при русском владычестве. Вместе с тем приходили в брожение все, кто только по исторической ли традиции, по чувству ли расовой и религиозной общности или вообще «по встретившейся надобности» считал себя естественным клиентом Турции или просился теперь в ее клиенты. Все это усиливалось, подстегивалось иллюзией ее победоносности, искусно раздуваемой многочисленными тайными и явными ее агентами. Да, и прислала ведь Турция на Кавказ «армию ислама»…

Вот почему сам по себе несложный вопрос о пропуске турецких войск по линии Александрополь – Джульфа (с целью противодействия английским войскам, как писал Вехиб-паша) вызвал чрезвычайные трения между закавказской и турецкой делегациями.

Александрополь[36] был захвачен турецкими войсками; армянские части оказались не в силах его защищать. Армяне, как и другие делегаты, признавали всю неизбежность предоставления железной дороги турецкому командованию; но желательны были, конечно, определенные гарантии и предварительное взаимное соглашение по такому щекотливому предмету. Турки же, ссылаясь на невозможность, по военным обстоятельствам, промедления, шли напролом.

Причинено было много страданий местному армянскому населению и много неприятностей закавказской делегации. Делу можно было несколько помочь, лишь разрешив с помощью германцев весь вообще вопрос о взаимоотношениях наших с державами Четверного союза. Протесты же и ссылки на «попираемый суверенитет», которые заявлялись А. Чхенкели в переписке по этому делу, были необходимы, но и бесплодны.

Подобные осложнения делали всю обстановку конференции крайне тяжелой. Руководители к тому же вовсе не давали примера хладнокровия и выдержки.

Не было ни чувства пропорций, ни спокойного различения между достижимым и фантастическим, между явлениями первого плана и второстепенными, между длительным и преходящим.

В многолюдной и нервной кулисе, окружавшей конференцию, внезапно появлялись и потом исчезали то приезжавшие из Тифлиса деятели-гастролеры, представители партий, наций или групп, то отдельные добровольцы-политики, порою прямые авантюристы. Местные батумские деятели, томившиеся в безделии; наши пленные офицеры; политические ходатаи из разных мусульманских провинций, всего Кавказа, многие в новеньких фесках, сразу придавших их лицам «османское» выражение; турки кавказского