спрашивала я, поедая остатки овощей с доски для нарезки.

— Спокойствие и стабильность, — вытерла слёзы от луковых колец. — Но мне кажется, что сейчас я столько всего упускаю, — смотрит на меня, — работая то в дневные, то в ночные, то в обе смены.

Та тишина, которую люди называют кромешной поникла в воздухе, когда мы обе наконец остались без моего брата и стали разговаривать. Я чувствовала жалость не только к себе, но и к маме, подумав, что страшнее остаться не без ребёнка, а без знания его самого: когда ты выбираешь работу вместо семьи, когда материальное становится важнее духовного.

— У нас всё впереди, — покивала головой я.

— У тебя же есть друзья? — спросила встревоженно она.

— Да, — скрестила руки, — полно.

— Вчера ты к ним убегала после встречи с Вильгельмом?

— Да, я задержалась не по своей вине.

— Не налегай.

— На овощи?

— Помни об образовании.

Мама не знала, что такое «дружба», а лишь представляла в голове отрезки безобразных потасовок, машины, заполненные дымом, и малолеток с косичками, курящих и разъезжающих по городу.

— Хочешь интересный факт? — вдруг сменила тему я.

— Давай, — улыбнулась мама.

— Запах горелого предупреждает болезнь, — в ответ она метнулась к духовке.

«Элиза»

Стол стоял ровно. Стул был слишком мягкий. Симон, которому в этом году исполнилось двадцать четыре, только и делал, что старался держать спину ровно. Элиза расположилась по центру, наблюдая за поедавшей корм знакомой ей собакой, нервно отрезая «фламандское тушёное мясо» и попивая виноградный сок, ягоды которого эта семья выращивает под домом.

Эти похотливые, но в то же время измученные улыбки, это похабное отношение к служанке, вымывающей всему дому пятки, и глупая лесть Элизе казались ей более, чем омерзительными. Но если бы дом был рядом или она в ту же секунду могла уплыть, то, подумав получше, она всё же осталась бы: нигде, как здесь, её ублажать без образования и работы не будут.

— Ну-с, — положил свою грязную вилку на тарелку Симон, заранее переглянувшись со всеми членами семьи, — узнаешь родной дом?

— Я вам скажу так, — отвечала девушка с набитым ртом, — сначала я и поверить не могла, что всё это время была таких кровей, — вытерла рот тканной салфеткой, — но сейчас я чётко вспоминаю этот кувшин, — указала на него, — эту вазу и вас, мама и папа, — улыбнулась в ответ на их обеспокоенные лица.

— И где же ты была всё это время? — спросила мать Симона.

— Где я только не была! — крикнула она, зарядив свой голос натуральным соком. — Париж, Россия, Амстердам, Нью— Йорк, Лондон, — махала руками по сторонам, — даже Африка!

— Удивительно, — кивал головой отец семейства, охотно поедая содержимое тарелки.

— Эти приезжие возили тебя по всему миру? — спросил парень, испуганно уложивший руки на стол.

— Более чем, — отрезала кусок мяса, — сначала возили они меня, а затем я — их.

— Стоило быть, — строго посмотрела на Элизу «мама», — они здорово запудрили тебе мозги.

— Эти приезжие, — обратился к ней Симон, — только и умеют, что врать, врать и врать, а я ненавижу, когда мне врут! — стукнул кулаком по столу.

— Я вам расскажу вот что, — уселась в удобную позу Элиза, — мало того, что они сначала таскали меня по всему свету, так ещё и усадили к нам в карету медведя.

— Карету? — усомнившись в правде, спросил «папа».

— А вы что думали? — посмеялась девушка, закинув ногу за ногу. — Это вам не голландцы.

— Это точно, — нервно покивал головой «брат» и принялся доедать завтрак.

На удивление, приём пищи обходился без молитв, к которым привыкла Элиза, но где-то глубоко в сознании она слышала голос матери, затем отвечала на её же вопросы о прошедшем дне и об учёбе, а местами видела её рядом с собой.

— Я думала, — сказала девушка, — здесь едят только рыбу, — в ответ «папа» подавился.

— Рыбу? — спросил Симон. — Мы же не едим рыбу.

— Ребекка, вероятно, говорила не о нашей семье, а о людях вокруг, — ответила «мама», покрутив пальцем вокруг.

— Да, — испуганно начала смотреть в тарелку Элиза, — я ненавижу рыбу, но по приезде заметила, что здесь её полно.

— Это правда, — начал говорить «папа», — до того, как мы начали производить своё вино, мы занимались рыбой, но затем все отказались от неё, иначе ты обижалась.

— Ведь мы же семья, — сказал, успокоившись, Симон.

Всё сказанное за прошедший день складывалось в целое полотно, которое девушка старалась изучать по мере того, что происходит вокруг: никакой рыбы, девочка ходила босиком, любила читать сказки — и бинго.

— Русалки, — прошептала себе под нос Элиза, попивая виноградный сок.

— Мона! — со всевозможной строгостью крикнул отец семейства, подтерев свои страшные усы тканной салфеткой. — Убери грязную посуду, — провёл свою руку чуть ниже её спины.

— Мона, — обратился к ней Симон, — подотрите подо мною, — указал глазами на лужу.

Бедная служанка никак не успевала за приказами своих «хозяев», отчего спешила.

— Моночка, — позвала к себе прислугу «мама», — будь добра: подлей мне сок.

Взяв кувшин в свою трясущуюся руку, девушку поднесла её к стакану, но отвлёкшись на пса, виляющего хвостом около её ног, уронила, разбив не только его, но и тарелку женщины.

— Мона! — озлобленный Симон резко встал. — Не учат тебя ничему мои слова! — взял её за волосы, приподняв вверх, отчего она запищала, и стал отводить куда-то в неизвестном направлении.

— Постой! — выкрикнула с места Элиза. — Оставь её, — встав, подбежала к нему, разъярённо несущему девушку, — ей же больно.

— Мне тоже больно, — остановился парень, откинув девушку на пол, и, подойдя к столу, вытер своё лицо тканной салфеткой, — поэтому я пойду отдыхать, — пошёл в сторону лестницы, обиженно топая.

Обеспокоенная Элиза опустилась на пол к девушке и стала осматривать её бесившее ещё утром лицо, чуть сверкающее от слёз и крови, стекающей из пробитого об пол лба. Она, подбежав и взяв полотенце со своей стула, стала вытирать служанке лицо, хотя так отмахивалась и не давала трогать её.

— Она не останавливается, — наблюдала за струёй крови Элиза.

— Аптечка, — наконец открыла своё лицо служанка, — наверху в ванной.

— Ребекка, — «папа» подошёл ближе, — оно тебе не нужно, — протянул руку, дабы дочь встала с колен.

— Симон ранил её, — провела указательным пальцем, собрав кровь со лба, и уткнула её в лицо мужчине.

— Это глупость! — крикнул он, поправляя свой халат.

— Оставь их, — подойдя, стала отводить «папу» «мама», — ей же нужно всё— таки кого-то спасать, — и увела в сторону веранды.

Ухватив Мону за руку, девушка приподняла её с пола и повела хромающую на второй этаж, где располагалась ванная с медикаментами. Такое понятие как «спасать