— О, мы нормально поладили, сэр, — произнес Берн с напускным безразличием. — Однако вы же дали мне приказ обходиться с ними построже, быть бдительным. Это были двое здоровенных шестифутовых верзил, которые привыкли шутя перебрасывать тонны угля, и у меня было бы мало шансов, реши они устроить бардак. К тому же у каждого был вещевой мешок и винтовки в придачу, так что могли размозжить мне голову хоть тем, хоть этим. Возможно, я и выглядел неплохо со штыком на ремне, но во мне точно не было лишней самоуверенности. Моей задачей было обозначить моральное превосходство над двумя представителями криминальной среды. Как только поезд тронулся, один из них повернулся ко мне и спрашивает: «Можно нам покурить, браток?» Я, как дурак, говорю «нет», и они тихо отвернулись и давай глядеть на море сквозь окно. Мне, конечно, стало их жаль, да и самому курить хотелось. И если им не полагалось курить как арестантам, то я тоже не имел права, поскольку был при исполнении. Вы хоть и сказали мне, что я должен обращаться с ними строго, но, вообще-то, сэр, сами-то бросили свой пост…

— Вот нравится мне твоя борзость запредельная, — воскликнул полковой штаб-сержант с изумлением, в котором, однако, можно было уловить нотку восхищения. И Берн спокойненько продолжал:

— …так что мне пришлось принять некоторые меры по своему усмотрению, и я вытащил свою пачку сигарет и отдал им. А парень, который был ранен, чувствовал себя не очень-то. Думаю, на заднице у него был нарыв. Я тащил его вещмешок, когда мы пересаживались на поезд в Пемброке, а потом еще на холм до самых ворот. Вы с сержантом Трентом так и не появились на сцене до тех пор, пока я не выгрузил своих преступников в караулке, и сержант отказался принимать их у меня, поскольку сопроводиловка была у вас. За это время я сдружился со своими подопечными.

— Удивляюсь, как ты не посоветовал им смазать лыжи, — иронично проговорил Полковой.

— Как только я сбыл с рук этих арестованных, — продолжал он, — мы с сержантом Трентом зашли в чипок и взяли по бутылке «Басса»[21] и одну через заднее крыльцо передали Берну. Затем все вместе мы заглянули к сержанту Виллису, попили чаю, скоротали время, пока не открылись пивные. Мы-то думали, что знаем Берна как облупленного, держали его за шута и придурка, а он оказался шарящим малым. Придя в пивную, мы принялись накачиваться пивом, и он не отставал от нас, накатывал попеременно то пиво, то стаут. А потом заявляет, что ему надоели эти слабоалкогольные напитки, и предложил бухнуть джина с тоником. Мы последовали совету, перешли на крепкое, но и оно не оказало никакого действия на Берна, он просто сказал, что нужно чего-нибудь поесть. Мы тогда спустились к «Зайцу и гончим» и расположились в отдельном кабинете. Он заказал мясо с луком. Но есть мы уже не могли, хотя он-то, Берн, вроде и был здорово голоден. Когда мы расселись за столом, он предложил превратить эти посиделки в настоящее застолье и заказал шампанского. Он устроил все как в лучших домах и вел себя подобающим образом. А потом он захотел десерта, но так как у них не было ничего, кроме консервированных персиков, он заказал персики и сказал нам, что бренди — это именно та штука, которую стоит пить под консервированные персики. И там была пара девчонок, и на одну из них сержант Трент раскатывал губы…

— Сержанта Трента понесло, сэр, — прервал его Берн. — Я ничего не знаю о тех двух девицах из поезда, но эта девчонка в пивной — ваша история. И я не думаю, что вы хотели бы, чтобы об этом стало известно, поскольку ваша пассия якобы находилась совсем в другой части города. В конце концов, сержант Трент мой хороший друг, и я не могу…

— Да ты думай, чего хочешь, это без разницы. Как только они услышали, что Берн выставляет джин с тоником, и шампанское, и бренди, они сразу прилипли к нему. Одна села на один подлокотник его кресла, другая на другой, и он принялся скармливать им кусочки персика с вилки, как будто они были комнатными собачонками или парочкой сраных попугаев. А потом он рассеянно изрек, что не хотел бы обламывать праздник, но вынужден сообщить, что последний поезд отправляется в восемь тридцать, а теперь уже четверть девятого, так что самое время «накатить на посошок», как он выразился, и пора двигать.

Так что я вам говорю, ребята, если кто с Берном просто поссать пойдет и тот предложит «принять на посошок», будьте уверены, он вас кинет. Он заказал бренди с содовой для пятерых, и девчонки стали еще оживленнее, поскольку они уже махнули по несколько рюмок, прежде чем пришли сюда. И тут он говорит, что нам действительно нужно распрощаться. Распрощаться, сука, было легко, да только сержант Трент как встал, так и сел обратно, при этом хихикал, как придурок. Мы были пьяны до усрачки, а вот Берн был расторопен и ретив, как сержант Чорли на построении, хотя и был без фуражки, а шевелюру его взлохматила одна из девок. Мы слышали, как свистнул этот сраный паровоз, и поезд ушел, и нам не осталось ничего, кроме как тащиться миль десять или одиннадцать пешком в Треггели, чтобы поспеть на утреннее построение. Берн отнесся к этому философски, сказал, что это нас протрезвит и что нет ничего лучше дальней прогулки, чтобы все выветрилось, но это займет некоторое время. Я собрал глаза в кучу и сразу завелся, а потом прикинулся, мол, все это шутка, и хохотал до усрачки. И сержант Трент тоже: оба мы были в говно пьяны.

Тут Берн говорит, мол, ему нужно прогуляться, так что он выйдет минут на десять, а нам пока не стоит что-либо пить. Эти две сучки на нас никакого внимания, говорят, мы, мол, их оскорбили, мы не джентльмены; а Берн мог с ними делать что угодно, настолько он вежливый. Ну, шепнул он что-то этим девчонкам и вышел, а они с нами остались. Минут через десять — пятнадцать он вернулся. Мы выпили еще по несколько рюмок, но он на нас не давил; он только