Жители Внешних отмелей были очень «привержены своим правилам, – писал далее Тэйт. – Мы верили в доброго Господа, в нехорошего дьявола и в геенну огненную, но сильнее всего мы верили в то, что тот же самый Бог думать не думал о том, что человеку следует летать».

II.

Орвилл прибыл в Элизабет-сити 26 сентября, добравшись туда из Дейтона без каких-либо происшествий и неудобств. Маленькая задержка на пути в Китти Хок была связана только с безветрием, и по приезде Орвилл обнаружил, что Уилбур почти закончил подготовку «планирующего аппарата».

В собранном виде он имел два крыла, установленных одно над другим. Размер обоих крыльев составлял 1,52 на 5,18 метра. Кроме того, машина была оснащена рычагами для крутки крыльев и подвижным передним рулем – горизонтальным рулем или рулем высоты – площадью 1,11 квадратных метра. Аппарат не имел шасси для взлетов и посадок. Последующие модели получили деревянные полозья, намного лучше подходящие для песка.

Масса аппарата составляла немногим менее 22,7 килограмма. С Уилбуром в качестве пилота на борту он весил около 86 килограммов. Пилот должен был лежать на животе головой вперед в центре нижнего крыла и поддерживать продольную устойчивость аппарата с помощью переднего руля.

Ветер имел первостепенное значение, и, в противоположность ирландскому напутствию «Пусть ветер всегда будет попутным», он должен был быть встречным. Если можно так выразиться, ветер никогда не был врагом братьям Райт.

Новичкам в этой экспериментальной работе, им еще нужно было осознать необходимость фиксировать все, что они делают. Однако в их письмах домой говорится, что эксперименты начались 3 октября. «Мы прекрасно проводим время, – писал Орвилл Кэтрин 14 октября. – В общей сложности машина летала три дня, от двух до четырех часов каждый раз».

Когда в начале их экспериментов дул «ужасный ветер» скоростью более 48 километров в час, «слишком сильный и неустойчивый, чтобы мы попытались подняться в воздух», они запускали свой аппарат как воздушный змей с опущенными вниз тросами, которые использовались в качестве рулевого устройства. Труднее всего было удерживать планер на высоте не больше 6 метров. Даже при идеальном ветре скоростью 24–32 километра в час подъемная сила, тянущая змей в небо, может быть очень мощной. «Он хотел лететь выше и выше, – объяснял потом Орвилл. – Когда же он начал подниматься слишком высоко, мы потянули его очень сильно… на что он отреагировал, рванувшись к земле». К счастью, ничего не сломалось, и они снова запустили свой планер и сфотографировали его во время полета.

Однажды, после того как они опустили планер на землю, чтобы «кое-что отрегулировать», неожиданный порыв ветра поднял один его угол и – «мы не успели даже моргнуть» – отбросил аппарат на несколько метров, разломав его на куски. Орвилл, который стоял у заднего угла, держа одну из вертикальных стоек, был сбит с ног и тоже отлетел на 6 метров. Его потрепало, но он не пострадал.

Братья сфотографировали кучу обломков, затем оттащили их в лагерь и заговорили о возвращении домой. Но наутро решили, что надежда еще есть. На устранение повреждений ушло трое суток.

Когда новость о том, что они решили остаться и продолжить свои полеты, распространилась среди местного населения, все больше людей стали приходить посмотреть на эксперименты, стоя на почтительном расстоянии. Билл Тэйт и мужская часть его семьи были также рады помочь в случае необходимости.

Уилбур и Орвилл трудились бок о бок не меньше, чем дома, за исключением тех дней, когда условия казались подходящими для управляемого полета. В воздух поднимался только Уилбур, да и то ненадолго.

Он вставал в отверстие в нижнем крыле, а Орвилл и Билл Тэйт стояли наготове у концов крыльев. По сигналу все трое хватались за свои части планера и бежали вниз по песчаному склону, толкая его строго против ветра. Уилбур взбирался на место пилота, ложился и хватал рычаги. Орвилл и Тэйт цеплялись за веревки, прикрепленные к крыльям, чтобы не дать планеру подняться слишком высоко.

Братья потратили много времени и усилий, чтобы обустроить свое жилище, где можно было проводить свободное от работы время с достаточным комфортом. Они переехали из дома Тэйтов в большую палатку Уилбура, где было достаточно места для инструментов, припасов и их самих. Орвилл написал Кэтрин, что место, где они теперь живут, совсем не походит на то, что было дома:

За исключением редких трапез с Тэйтами братья довольствовались собственными запасами продовольствия и готовили сами. В океане было полно рыбы – «когда ни посмотришь в воду, сразу видишь десятки рыбин», – и рыбаки Китти Хок поставляли свой улов в Балтимор и другие города. Но для братьев единственным способом добыть рыбу было поймать ее самостоятельно. «Это как на севере, – объяснял Орвилл, – где наши плотники никогда не достраивают свои дома, маляры никогда не красят свои дома, а у рыбака никогда нет рыбы».

Их способность полагаться только на себя подверглась в Китти Хок серьезному испытанию. В основном они питались яйцами, помидорами и горячими бисквитами, хотя их приходилось печь без молока (в таком плачевном состоянии пребывали местные коровы). Орвилл пришел к выводу, что на Внешних отмелях процветали только клопы, москиты и лесные клещи. Уилбур особенно скучал по сливочному маслу, кофе, хлебу из кукурузной муки и бекону.

С другой стороны, во все стороны прямо от входа в палатку открывались захватывающие виды: океан, песчаные дюны и пляжи под необъятным небом, на котором громоздились напоминавшие замки кучевые облака, завораживающе прекрасные на фоне глубокой синевы. И бескрайний горизонт.

А еще был ветер – он дул постоянно. И не просто дул – сила его была такова, что он менял форму песчаных холмов и огромных дюн Китти Хок, которые составляли весь окружающий ландшафт.

Находясь вдали от дома, живя совершенно самостоятельно, так, как они никогда не жили прежде, братья, кажется, не ощущали, что переживают главное приключение в жизни. Позже Орвилл скажет, что, несмотря на все лишения, через которые им пришлось пройти, это было самое счастливое время.

И еще повсюду были птицы, сотни птиц всевозможных видов бороздили небо над Китти Хок – орлы, белоснежные олуши, ястребы, голуби, грифы-индейки, как их называли на Внешних отмелях, с размахом крыльев почти в 2 метра. Уилбур проводил целые часы, изучая их движения на ветру, записывая наблюдения в тетрадь, иногда сопровождая их небольшими рисунками. Осознание того, что могут делать птицы, – волшебство птиц приковывало и очаровывало его. Жизнь птиц на Внешних отмелях выходила за пределы их представлений, вызывая в памяти строки из «Воздушного царства» Муйара: