Они прервали полеты на несколько дней с целью переделать крылья, уплощив их, чтобы они были такими же, как крылья 1900 года. И это дало превосходные результаты, что подтверждают фотографии Уилбура, парящего в небе именно так, как было задумано. Сам он писал: «Аппарат с новым изгибом крыльев всегда превосходно реагировал на малейшие движения руля. Пилот может сделать так, что планер будет почти скользить над землей, огибая неровности поверхности, или же может поднять его почти на уровень точки старта и, пройдя высоко над подножием холма, совершить плавную посадку».

В дальнейшем Уилбур без проблем сажал аппарат на скорости 32 километра в час и выше.

Переделка крыльев заняла всю первую неделю августа. В разгар работы в лагерь прибыл Октав Шанют. Его протеже Хаффэйкер только хвалил Райтов. Ранее Уилбур отмечал в письме епископу Райту: «Мистер Хаффэйкер заметил, что не удивится, если в следующие шесть недель здесь будет вершиться история. Наше мнение было не столь лестным. Он потрясен нашей технической оснащенностью и поскольку видит причины собственных неудач в отсутствии таковой, то думает, что проблема будет решена, когда эти трудности удастся преодолеть. Мы же ожидаем столкнуться с проблемами теоретического характера, которые должны возникнуть при разработке новых механических конструкций».

Шанют также был глубоко впечатлен увиденным. Тогда он мало что записывал, и, очевидно, у него возникали вопросы, поскольку его собственные методы отличались от того, что он увидел. К тому же он сам никогда не осмеливался подниматься в воздух.

Успешные испытания аппарата с переделанными крыльями состоялись 8 августа. На следующий день Уилбур снова взялся за рычаги и поднял аппарат в воздух. Но опять возникли проблемы, на этот раз другого рода и даже еще более серьезные.

Система деформации – крутки – крыла, которой братья так гордились, не сработала, как ожидалось, и они не могли понять почему. Когда левое крыло опустилось вниз при приближении к земле для совершения посадки, Уилбур сильно потянул руль высоты, но безрезультатно. Это выглядело как попытка распахнуть дверь при сильном ветре. Затем аппарат внезапно упал на песок, так что Уилбура выбросило вперед через руль высоты. Он повредил нос и глаза, а также получил ушиб ребер.

Октав Шанют уехал из Китти Хок через два дня после происшествия, убежденный в том, что братья Райт добились значительного прогресса, причем с планером большего размера, чем строил кто-либо другой до них, и настоятельно посоветовал им продолжать работу.

В последующие дни с неба лило не переставая, и вдобавок ко всем прочим проблемам Уилбур подхватил простуду. Джордж Спрэтт уехал, за ним последовал Эдвард Хаффэйкер, не забыв прихватить одно из одеял Уилбура.

А 20 августа и Уилбур с Орвиллом попрощались с Тэйтами и другими жителями Китти Хок и тоже отправились домой.

О чем они говорили в поезде по пути в Огайо, никто не записывал тогда и не обсуждал впоследствии. Однако из их позднейших замечаний ясно, что тогда они совершенно пали духом. Особенно Уилбур.

Дело было не в том, что их аппарат функционировал так плохо, и не в том, что нужно было решить массу проблем, а в том, что, казалось бы, надежные расчеты и таблицы, сделанные по образцу расчетов Лилиенталя, Лэнгли и Шанюта – данных, к которым братья относились как к святыням, – оказались ложными и на них нельзя было полагаться. Стало ясно, что эти авторитеты «двигались наощупь в темноте». Короче говоря, все обычно применяемые таблицы были «бесполезны».

Согласно записям Орвилла, сделанным позднее, Уилбур был в таком подавленном состоянии, что заявил: «Человек не будет летать и через тысячу лет». Однако, по воспоминаниям Кэтрин, оказавшись дома, братья в основном говорили о том, каким неприятным человеком оказался Эдвард Хаффэйкер.

I.

Со временем уныние прошло, сменившись решимостью. Братья пришли к выводу, что надо начать все с начала. Разочарование Уилбура в поезде было всего лишь мимолетным. Как сказал Орвилл, «на следующий день он был на работе, и мне показалось, что он был полон надежд и решимости больше, чем когда-либо».

«Мы знали, что на получение собственных данных уйдет много времени и средств, – вспоминал он, – но охватившее нас воодушевление помогло нам дойти до конца…»

Каждый вечер «ребята» работали над своими «научными» изысканиями, как докладывала Кэтрин отцу. «С утра до вечера… мы не слышим ничего, кроме разговоров о летающей машине».

Поддержанию их настроя способствовало то, что они проявили в темной комнате, оборудованной в задней половине каретного сарая, негативы фотографий на стеклянных пластинах, снятых в Китти Хок. Как писал Уилбур, они с Орвиллом пережили волнующие мгновения, «когда на пластине постепенно появлялось изображение и мы еще не знали, увидим ли фотографию летящей машины или просто кусок пустого неба».

В конце августа Уилбур получил от Октава Шанюта приглашение сделать в Чикаго на собрании Западного инженерного общества доклад о полетах на планере. К нему впервые обратились с просьбой о публичном выступлении, и он никак не хотел соглашаться, чувствуя, что до назначенной даты, 18 сентября, слишком мало времени, чтобы хорошо подготовиться. Однако Кэтрин «извела» его, и он согласился. Мысль о том, что Уилбур может оказаться плохим оратором, просто не укладывалась у нее в голове.

Через несколько дней, в первую неделю сентября, пришло шокирующее известие о том, что в президента Уильяма Маккинли во время посещения Панамериканской выставки в Баффало, штат Нью-Йорк, стрелял психически больной анархист по имени Леон Чолгош. В течение нескольких дней президент был на грани жизни и смерти. «Маккинли умирает», – гласил огромный заголовок на первой полосе газеты «Дейтон фри пресс» от 13 сентября. Утром следующего дня президент скончался, и в тот же день в Баффало молодой Теодор Рузвельт принял присягу в качестве 26-го президента Соединенных Штатов.

Уильям Маккинли был «своим в Огайо». Он родился в этом штате, во время Гражданской войны служил в 23-м добровольческом полку Огайо, женился на девушке из Огайо, долгое время был членом Конгресса от Огайо и два срока являлся губернатором штата. В день его смерти тысячи людей заполнили улицы центра Дейтона. Ничего подобного история города еще не знала. Звонили пожарные колокола. Здание суда и другие общественные здания задрапировали черной материей.

Братья Райт продолжали работать в своей мастерской так же много, как обычно, возможно, для того, чтобы легче было пережить трагедию. Но произошедшее сильно подействовало на Уилбура, что, конечно, также не способствовало успешной подготовке к выступлению. Тем не менее утром 18 сентября он сел в поезд до Чикаго. Город был еще весь в черном, потому что до похорон Маккинли оставалось два дня.