При случае Властитель попытался было спокойно заметить, что, если на то пошло, и сундук, и чемодан можно легко перенести. Но тут и его окинули таким взглядом, что он задрожал.

— Не стану я перебираться! — загремела Нана, и больше об этом речи не было.

Пришлось искать другой выход из положения.

И вот однажды Властитель вернулся домой с гигантской банкой пилюль, которые якобы помогали ему от храпа. «Они — звукоприглушающие и наверняка помогут и Нане», — думал он. Теперь дело только за тем, чтобы заставить её принимать их. Она очень чувствительна, только бы не оскорбить её!

Но как-то утром она пожаловалась на усталость, и тогда-то Властитель принёс банку с пилюлями и вручил ей. Он сказал, что пилюли эти — бодрящие и что надо принимать их всякий раз за едой.

Нана приняла пилюлю, и все с нетерпением ждали результата. И вот вместо четверти часа она проспала полчаса — это был единственный результат. Шум был тот же самый. Затем она явилась и, поблагодарив Властителя, обещала принимать пилюли, поскольку чувствует себя гораздо бодрее. Вот так заявила она.

Это означало, что отные Дом цепенел от её храпа на полчаса.

Катастрофа!

Теперь уж Властительнице пришлось принимать успокоительные таблетки и затыкать уши; она побледнела и исчахла. И ничего не поделаешь! Считалось, что у Наны великие заслуги, и весь Дом должен к ней приспосабливаться. Так говорили, но на самом деле гувернантку все боялись и никто не осмеливался уволить Нану. Все понимали, что она останется здесь столько, сколько захочет. По правде говоря, в Доме распоряжалась именно она.

Её чудовищный сон пошёл на пользу только Класу и Кларе. Часы её сна были для них подарком. Краткой отсрочкой перед продолжением мучений. Что ни говори, Нана была безопаснее всего во сне. И для детей целых полчаса её сна были просто благодатью.

Мими, разумеется, спал ровно столько же, и лишь только они засыпали, дети выбирались из кроваток и удирали из детской, но когда Нана просыпалась, они снова послушно лежали там. Они ужасно боялись опоздать, потому что эти минуты были единственными минутами свободы.

В Доме, правда, делать особенно было нечего, но они были свободны, и этого им поначалу хватало.

Как обычно, они шли на лестницу и играли в свою старую игру: будто Дом — это гора. Но каким-то образом гора за последнее время стала опаснее. С каждым днём она словно росла и становилась всё мрачнее, всё ужаснее и всё угрюмее. Уже стало невозможно делать вид, будто это — та же старая гора.

Теперь гора таила опасность. Она непрерывно грохотала, словно в недрах ее ворочалась великанша, спящая великанша, которая того и жди проснется.

Клас сказал, что хочет играть в такую игру, будто они выбираются из этой горы. Он не хочет только подниматься в гору и спускаться.

Пора наконец выйти из этой горы! Но Клара не знала, как играют в такую игру.

Может, такой игры и нет. А может, есть такая гора, из которой никогда не выйти…

В общем, они уже не знали, во что им играть.

Они стояли в самой середине Дома на двойной лестнице, грохот вокруг них то нарастал, то стихал. И вдруг дети поняли, как они одиноки. И не только одиноки — иногда хочется побыть в одиночестве, — они никому не нужны, а это куда хуже.

Только теперь почувствовали они, что этому Дому нет конца, что сами они становятся меньше и меньше. Дом поглотил их, им никогда не выбраться отсюда. Так казалось им, когда они сидели на лестнице.

И вот тогда сквозь шум и грохот донеслось до них — сверху, снизу, со всех сторон — частое слабое тиканье. Они напряжённо прислушались. Это тикали часы, отмерявшие время в Доме. Во всех покоях были часы. А как раз там, где сидели дети, слышно было, как все часы тикают одновременно. Казалось, будто эти звуки назначали друг другу встречу именно здесь. И Клас и Клара жадно прислушивались; в этих звуках таилось утешение, маленькая надежда.

Грохот не мог заглушить тиканье. Часы не сдались. Они тикали так, словно от этого зависела их жизнь.

Покоясь в своей кровати, Нана, быть может, почувствовала во сне, что дети слушают не её храп, а что-то другое. А этого она допустить не могла. Одним-единственным вздохом заставила она немедленно смолкнуть все часы в Доме. Словно волна, достающая до небес, поднялся ввысь грохот и заглушил, потопил все остальные звуки. Снова владычествовала только одна Нана.

Клас и Клара поднялись и взяли друг друга за руки. Они медленно поднимались по лестнице в таком отчаянии, какого никогда раньше не знали. Теперь всем надеждам — конец. Часов и то больше не существует. Нана победила даже время. В вечности вечностей будет слышна лишь она одна.

Они направились в коридор, где давным-давно встречались с Зеркальными детьми. Это было ещё до появления Наны. И однажды взяли они на свои плечи горести Зеркальных детей, потому что собственных горестей у них не было. Но теперь у Клары и Класа их было достаточно. Они стали самыми несчастными детьми во всём мире. И они подумали: может, Зеркальные дети теперь помогут им? Может, они снова стали весёлыми?

Да, им надо встретиться с Зеркальными детьми!

Они побежали, но быстро выбились из сил. Коридор был очень длинный, они шли и шли. Почему дети не шли им навстречу?

Они не видели никаких детей. Они подошли к тому самому зеркалу, где обычно встречались с ними и стояли, прижавшись лбами друг к другу, и разделяло их только стекло.

Но они так никогда и не увидели больше Зеркальных детей. Зеркала были пусты.

И тогда Клас и Клара поняли, что их тоже нет на свете.

Властитель переходил от окна к окну, проверяя, зажжены ли его уличные фонари. Он делал это каждый вечер. Они были зажжены всегда, но он всё равно присматривал за ними.

Сверху, из Дома, фонари походили на бледные лимонные зернышки, тянувшиеся рядами, так что сразу было видно, если какой-нибудь погас. Но, как уже говорилось, этого никогда не случалось, и всё так же всякий раз радовался Властитель.

А вообще-то радостей у него было немного.

Властительница хворала, она не покидала постели. И как бы врачи ни уверяли ее, что она здорова, она отказывалась вставать.

Ничто больше не могло развлечь её. Ничто.

Властитель ходил взад и вперёд по комнатам и размышлял. Человек он был спокойный и никогда не терял самообладания, но теперь ему казалось, что всё зашло слишком далеко. Он делал всё, но ему никогда не отвечали благодарностью. Он определённо был единственным умным человеком на земле. Единственным, кто понимал, что происходит с Властительницей, был он.

Она не умела желать, вот и вся болезнь. Ясно как день! Но заставить её саму понять это невозможно!

Когда он заговаривал с ней, она только вздыхала, или фыркала, или ударялась в слезы. Она никогда не благодарила его за детей. Собственно говоря, ему бы следовало отослать их обратно, раз она так неблагодарна, но теперь ведь они принадлежат Дому. Он даже нанял им гувернантку.