Я откинул лицевую маску и шлем.

Больше всего я боялся, что в этот момент мальчишка завопит — или от страха, или от восторга. Но он повёл себя очень правильно: да, его глаза от удивления ещё больше расширились, но он продолжал сидеть тихо.

— Ты пойдёшь со мной, — сказал я на местном наречии, обращаясь к нему, — я покажу тебе маму.

После этого я наклонился через ограждение и взял ребёнка на руки.

Когда мы шли через инкубатор, я зачем-то осторожно прикрывал ему глаза ладонями. Будто боялся, что в полной темноте он сможет разглядеть окружающий нас ужас.

Мальчишке было очень страшно; я чувствовал, как дрожит его тщедушное тельце. Но он держался достойно, как мужчина. Ни жалоб, ни криков — хотя я ведь даже не предупредил его о перемещении. Каково ему было оказаться стразу высоко в воздухе, среди ночных звёзд, когда ветер хлёстко бьёт по ушам, а рядом только непонятный дух с человеческим лицом?

Мне никогда этого не узнать.

Возле челнока меня встретила Таис. Она стояла у входа в ожидании конца операции. Не ложилась спать, потому что, по её словам, «это плохая примета, спать, когда мужчины на войне или на охоте».

Увидев мою ношу, она удивлённо посмотрела на меня, но не произнесла ни звука. Вместо этого подошла ко мне. Осторожно обняла ребёнка, и забрала его у меня.

Мальчишка в этот момент открыл глаза. Посмотрел на Таис и широко улыбнулся.

— Ты мама, да? Дух принёс меня к тебе?

— Да, малыш, — я видел, как по щеке Таис скатилась крупная, как бриллиант, слеза, оставляя влажный след на её смуглой коже, — теперь ты с мамой. Ты в безопасности!

— Покорми его, — попросил я Таис, — и, наверно, спать уложи. Можешь в моей каюте, она не заблокирована, там есть чистое бельё.

Таис не ответила, только кивнула, продолжая гладить ребёнка по спинке.

Я кивнул в ответ и тут же прыгнул обратно: надо было вытаскивать парней из города.

Признаться, я опасался осложнений. Они всегда бывают, когда план меняется. Но в этот раз словно что-то прикрывало нас сверху; нечто за переделами понимания и людей, и чужих.

Возвращение прошло гладко.

«Тяжёлые» были немного растеряны и Макс пытался подойти ко мне, чтобы поговорить. Но я знаком отослал его, мол «позже». Он подчинился.

Кай подходить не стал. Но по его взгляду я видел, что он полностью оправдывает произошедшее.

«Гриша, что ты делаешь?» — наконец, проявилась Гайя.

«Ты видела малыша? — спросил я, — его… можно вылечить? Вытащить из него то, что было в том толстяке?»

В ожидании ответа я чувствовал, как сердце предательски сжимается в груди.

«Гриша, в этом нет необходимости, — ответила Гайя, — люди города становятся частью единого только после того, как проходят обряд инициации. Это чем-то похоже на то, что проходили вы с Каем, когда из вас готовили тренировочных бойцов».

«То есть… он чист? — на всякий случай уточнил я, пытаясь скрыть ликование, — его можно спасти?»

«Гриша, он сейчас ничем не отличается от обычного человеческого ребёнка. Незрелый мозг не годится для размещения той личности, которая владеет городом. Почему это так важно для тебя? Почему ты прервал наш план?»

«Нам надо спасти детей», — ответил я.

«Спасти от чего? — Гайя транслировала недоумение, — им ничего не угрожает!»

«Им угрожает тварь, которая владеет всеми взрослыми, — ответил я. — Это абсолютное зло. Ты знаешь, что оно устроило в подвале?»

«Ты про чанную? — спросила Гайя, — они так называют это помещение».

«Его надо уничтожить», — твёрдо подумал я.

«Ты про обитателя города? — растерянность в её голосе не проходила, — его итак скоро поглотит Считыватель. А, если бы мы довели план до конца, то это бы произошло не напрасно!»

«И спасти детей!» — повторил я.

«По-моему, мы идём по кругу», — заметила Гайя.

«Я не понимаю, почему ты не понимаешь».

«Гриша, существо в городе — всего лишь ещё один жизненный уклад. Заложенный программой вашей эволюции. Я видела много разных укладов, у очень многих существ. Я не понимаю, что заставляет тебя делать странные поступки. Почему ты вдруг стал вести себя совершенно иррационально».

«Как можно его убить? — спросил я, — ты знаешь? Можешь предложить решение?»

«Гриша, я бы не стала этого делать, даже если бы у меня было бы решение, — ответила Гайя с сожалением и мысленно вздохнула, — по той же причине, почему я не помогаю вам охотиться. Я не могу отказать в праве существования этому существу. Понимаешь?»

«Мне казалось, что ты на нашей стороне», — заметил я, не понимая, откуда в моих мыслях взялась злость.

«Гриша, я действительно на вашей стороне, — терпеливо, с сожалением, пояснила Гайя, — на стороне всех земных существ. Я хочу помочь вам освободиться. Мне не нравится, что кто-то создал вас для того, чтобы потом использовать. Я за то, чтобы вы могли сами решать свою судьбу. Чтобы мы вместе несли ответственность за наш мир. Понимаешь? Я за это!»

«Оно — не мы, — возразил я, — и никогда нами не будет! Пойми же, наконец, это же абсолютное зло!»

«Прости, Гриша».

«Постой, — я с огромным трудом взял себя в руки, — хорошо. Я не прошу тебя его убивать. Но ты можешь хотя бы теоретически предположить, как это можно сделать?»

Гайя снова мысленно вздохнула.

«Теоретически я вижу только один способ, — всё-таки сказала она, — нужно физически уничтожить всех носителей. Всё взрослое население города».

Я задумался на минуту.

«Если мы это сделаем, — сказал я после паузы, — ты сможешь разобраться, как работает этот их инкубатор? Чтобы довести до родов все беременности?»

В этот раз Гайя ответила не сразу, что было очень необычно.

«Да, Гриша, — сказала она, наконец, — с вероятностью больше девяноста процентов я смогу разобраться и помочь дорастить эмбрионы до родов. Обращайся, если дойдёт до этого. А пока, извини, я выйду из контакта с тобой. Я не могу участвовать в том, что ты задумал. Для меня это невыносимо».

«Подожди!» — окликнул я.

«Да?»

«Если я… мы всё же сделаем это — ты вернёшься?»

«Я постараюсь убедить себя в том, что это было частью эволюционной борьбы. Что ваши виды конкурировали за одну экологическую нишу. Я готова признать геноцид частью борьбы за существование, но это не значит, что мне он нравиться как явление. Тебе ведь знаком этот термин, да, Гриша? Я взяла его из памяти Таис».

«Спасибо, — ответил я, — спасибо за попытку понять. Но ты не очень точна. Это точно не геноцид. Я собираюсь спасти всех ребятишек».