– Прошу вас, – сделал жест наш полковник. – Это представители дружественной нам гимназии: Каштанов, Алисов, Васильев, бывшие наши ученики.

Слово «бывшие», мне показалось, Семен Михайлович произнес не с гордостью, а с удовольствием.

– Возглавляет делегацию, – продолжил полковник тусклым голосом, – наш выпускник Юозас Томас.

Томас поклонился, взмахнув шляпой, и, стуча каблуками, направился к доске с автографами. Там он выбрал попросторнее место, размашисто написал «Старый Тоомас» и повернулся к залу:

– Жизнь не только продолжается. Она и меняется. Я благодарен нашей школе за то хорошее, что она в меня вложила. И это хорошее во мне победило. Я вышел на правильный путь, в честный бизнес. Спасибо этим стенам и нашим родным учителям.

Он красиво поклонился, сбежал со сцены и сел в первом ряду. Рядом с ним, усмехаясь и презрительно оглядываясь, расселись шаштарычи, коты и лисички.

– А сейчас, друзья мои, – торжественно объявил наш полковник, – вас поздравит Герой Советского Союза адмирал Курочкин! Прошу, Егор Иванович.

Наш оркестр отбарабанил туш, и в зал вошли адмирал и Алешка, одного росточка примерно. С хохолками на каждой макушке.

– А который из них адмирал-то? – громко и нагло спросил Шаштарыч.

Я наклонился к нему и громко сказал в ухо:

– Оба!

Шаштарыч даже не обернулся.

Когда адмирал поднялся на сцену, сначала раздался вздох некоторого разочарования, а потом – гром аплодисментов. Адмирал был великолепен. Вся его грудь и весь живот были скрыты звенящим панцирем орденов и медалей. Кортик висел, как приклеенный к бедру. Усы торчали куда положено. Хохолок – в потолок.

Адмирал снял с правой руки перчатку, зажал ее в левой руке и плавно разгладил усы.

Мне немного было боязно за него: как его будет слушать наша шпана, такого маленького? Вообще-то у нас нормальные ребята, но есть такие, которые уверены, что Отечественную войну выиграли американцы и спасли нас от гибели. И что Гитлер и Сталин – родные братья. Только один – австриец, а другой грузин.

Но адмирал не растерялся. Он был смелый морской волк… волчонок. И начал он хорошо.

– Вы любите учиться? – весело спросил он.

– Нет! – дружным хором ответил зал.

– И я – тоже, – признался адмирал. – Но все-таки я учился. Учился выполнять приказы, грести на шлюпке, учился вскрывать цинковые ящики с патронами, учился набивать патронами пулеметные ленты, я научился стрелять из пулемета, автомата, из карабина, из своего личного револьвера системы «наган».

А еще я научился флажковой сигнализации, морским узлам. Научился чистить картошку на весь экипаж, готовить во время качки наваристый флотский борщ, драить до блеска посуду и палубу, перевязывать раны, терпеть боль и не бояться врага.

Тут адмирал немного задумался и сказал:

– Вот, наверное, эта учеба и помогла мне выжить и победить. Вот и вам надо учиться всему полезному. Время для вас трудное. Вам тоже надо выжить и победить.

Я понял, что адмирал завоевал аудиторию и за его авторитет можно не беспокоиться, и незаметно переключил внимание на команду Томаса.

Они вели себя довольно прилично. Только тихонько пересмеивались и перемигивались, подталкивали друг друга локтями. А когда адмирал в азарте своей речи подошел прямо к рампе, Томас кивнул Шаштарычу на него и странно спросил:

– Видал? Это большие штучки.

Я тогда не понял смысла фразы, и меня даже немного покоробило, что он назвал боевые ордена «штучками».

Вообще зачем они пришли? Ну, Томас, это ладно – он в какой-то степени наш выпускник. А Шаштарыч со своей шарагой? Им тут делать нечего. К тому же – опасно, у нас есть конкретные парни, которые их конкретно не любят. Правда, в присутствии бывшего бандита Томаса они на открытый бой не решатся. Впрочем, папа как-то сказал, что бывших бандитов не бывает. Как и не бывает бывших милиционеров.

Да, в общем, наш адмирал сорвал заслуженные аплодисменты, ему выразили уважение и благодарность, проявили достойное к нему внимание. Даже преподнесли букет цветов и коробку конфет.

Только одна девчушка, кажется, из Лешкиного класса, подняв руку, спросила:

– Скажите, пожалуйста, Егор Иванович, а как вы сбили восемнадцать истребителей? Сразу все вместе или по очереди?

Адмирал рассмеялся и ответил, что сбил он не восемнадцать самолетов…

– И откуда такая цифра взялась? – Он пожал плечами. А я догадываюсь – откуда. – Не восемнадцать, а всего два.

– А за что вам Героя Советского Союза дали?

– За роль.

– Какую?

– За роль Робинзона Крузо.

Сначала тишина, а потом все хором: «Рас-ска-а-жи-ите!»

– Можно, я лучше прочитаю? – попросил адмирал. – Рассказываю я плохо. – Тут он подумал секунду и честно признался: – И пишу – тоже. Ну, раз уж попросили – терпите.

Семен Михайлович с Жанной вынесли на сцену столик и стул, адмирал уселся, подпер ладонью свою седую, с хохолком, голову. Перелистал странички рукописи, которую достал из кармана, и надел очки.

«Некоторое время Егорка жил на катере, сдружился со всем экипажем – это были молодые, веселые и озорные моряки. Они весело готовили судно к выходу в море, весело ужинали в кубрике, весело отражали атаки самолетов.

Через три дня на катер пришел из госпиталя его капитан Кочетов, тоже молодой и веселый. Ему представили Егорку.

– Ну вот, – рассмеялся капитан. – Не боевое судно, а птичий двор получается, курятник. Капитан – Кочетов, моторист – Уткин, радист – Лебедев. Теперь и юнга – Курочкин.

Вот так просто и весело стал пацан Егорка юнгой на боевом корабле…»

Тут адмирал прервал чтение, опустил очки на нос и спросил:

– Вы, ребята, знаете, кто такой юнга? Вы думаете, что это просто самый младший матрос? Э нет! По морской традиции юнга – это помощник судового повара, кока. Он растапливает на камбузе, на кухне то есть, печку, чистит посуду, картошку, разливает по мискам флотский борщ и раскладывает макароны по-флотски.

– Значит, вы, – опять та же девчушка, – значит, вы на корабле поварешкой были? То есть поваренком?

Адмирал не огорчился, кивнул:

– Поварешкой не был, а был поваренком. Но все-таки больше юнгой. Мне форму сшили, личное оружие выдали, а на камбузе боцман (он же и кок) прекрасно без меня справлялся. Мое главное задание было – находиться при капитане и передавать его приказания, ну и наблюдать за небом и за морем. Чтобы врага не проглядеть. – И адмирал вернул очки на место.

«Когда подошел день выхода в рейд, Егорка спросил капитана:

– А можно, я еще немножко на берегу побуду?

– Ты что, боишься? – удивился капитан.