Мы идем вслед за хозяином. У покосившегося деревянного крыльца стоит бочка, доверху наполненная водой. Поднимаемся по ступенькам, заходим в дом.

Комната с низким потолком. Посреди – массивный стол с блестящим медным самоваром. В доме пахнет яблоками и дымом. Не сговариваясь, начинаем разуваться.

– Чай будете? – предлагает Паутиныч.

И тут я замираю с расшнурованным берцем в руке. Напротив входа – дверь в другую комнату. Она открыта. Видна железная кровать с хромированной дугой спинки. И на этой кровати сидит женщина. Она одета в какой-то пестрый сарафан, длинные чуть вьющиеся волосы падают на плечи.

– Это кто? – От неожиданности я забываю о приличиях.

– Внучка, – буднично поясняет Паутиныч. – С Ельска пришла.

Женщина медленно поворачивает голову на звук голосов. На молодом, очень бледном и очень красивом лице зияют бессмысленно-пустые глаза шатуна.

11 октября 1943 года. Позиции 1078-го стрелкового полка

Было очень тихо и очень темно. Ночь выдалась облачная, что в тактическом плане не могло не радовать, но чисто по-человечески – луна бы не помешала. Мы спускались к реке, передо мной черной тенью плыла спина сержанта Коваля.

Вдалеке справа, над позициями, с равными промежутками вспыхивали одиночные осветительные ракеты, и от этого темень вокруг нас казалась еще гуще.

Высокая, по колено, трава оказывала активное сопротивление – я двигался, как в воде, жесткие стебли путались в ногах, невидимый в темноте репейник с хрустом цеплялся за одежду, рассыпался, оставляя на штанах и рукавах гимнастерки раздражающие заусенцы.

Первым шел еще один мой боец, ефрейтор Мамажан Нурбаев, но о его существовании в этой тьме египетской свидетельствовал только тихий шорох. Как этот «друг степей» ориентировался – оставалось только предполагать. А может, и не ориентировался он вовсе? Вдруг сейчас мы скатимся в какой-нибудь овраг, переломаем шеи, и на этом моя карьера командира разведроты скоропостижно закончится? Да, тогда шефу все-таки придется признать мою правоту…

Упустив момент, когда шорох впереди стих, я налетел на Коваля, больно приложившись носом о ствол. Сержант только тяжело вздохнул. Чего встали? Я прислушался: где-то недалеко шелестели на ветру листья. В сыроватом воздухе явственно проступил запах тины. Я понял, что река совсем рядом – и тут же тихий плеск подтвердил мою догадку.

– Вон той тропинк к лодк выходит, – глотая окончания, прошипел Нурбаев над самым ухом.

Какая тропинка? Я проморгался, потер глаза… Он издевается? Неровный контур противоположного берега чернел на фоне более светлой черноты неба. Вот и все, что я смог разглядеть. Ну да, впереди, метрах в трех, не столько виделась, сколько ощущалась стена прибрежных кустов. В который раз с начала ночного путешествия кольнула мысль: зря я все это затеял!

– Пошли, – выдохнула темнота голосом Коваля.

Ориентируясь на шум, двинулся следом. Спуск стал круче, я невольно ускорил шаги. И получил по лицу веткой, потом еще раз, довольно ощутимо. Поводил в темноте руками, но никаких веток не нащупал. Шуршание шагов сменилось легким чавканьем, я почувствовал, что земля под подошвами начала мягко проминаться, а вскоре появилась и открытая вода. Зацепился за корень, чуть не упал, расставил руки для равновесия и тут же снова схлопотал по лицу – на этот раз, судя по ощущениям, небольшим бревном.

– Штоб вас всех! – прошипел я, пытаясь на ощупь определить, разбит ли нос.

– Плохо слышь, что командир приказал? – забеспокоился справа Нурбаев.

– Командир чихнул, – пояснил слева Коваль.

Издеваются, сволочи. И ветками по морде небось тоже они меня хлещут. Поднявшийся из глубины души комок злости внезапно рассыпался смехом. Вслед за мной тихо захохотало и справа, и слева.

– Как вы тут хоть что-то видите, сволочи? – прошипел я, давясь и всхлипывая.

– А чего ж ты поперся-то, если не видишь? – пофыркивая, отозвался Коваль.

– Авторитет надо зарабатывать, – признался я.

– Хорош дел! – согласился Нурбаев.

– Ладно, командир, держись за меня. Мамай, подгоняй лодку.

Невидимые пальцы ухватили мою руку и положили на ремень автомата. Темнота впереди наполнилась тихим плеском. Коваль тронулся вперед, я покорно пошел следом, но почти сразу же стукнулся коленом о деревянный борт.

– Залазь! – скомандовал Коваль.

Держась за край борта, прошел до уключины, оперся на плечо Нурбаева и перекинул ногу. Сложнее всего было удержать равновесие. Под сапогом крутанулась какая-то деревяшка, видимо, весло, я почти опрокинулся навзничь, но нечеловеческим усилием выровнялся, шлепнулся на скамейку, плеснув на брюки водой со дна. В нос шибанул запах тухлятины и смолы. Лодка, тихо ударяясь о стволы, заскользила вперед, сильно качнулась, чье-то жаркое, пахнущее луком дыхание мазануло по щеке… А потом мрак рассеялся до такой степени, что я увидел и сидящего рядом со мной Нурбаева, и Коваля, замершего на носу, и спокойную гладь реки.

Мы вышли на открытую воду из низкого тоннеля, образованного склонившимися ивами. Сержант не дал лодке проплыть дальше, уцепился за ветку, и наша посудина стала носом против течения. Вдалеке вспыхнул, налился светом и медленно поплыл в нашу сторону белый до синевы шар осветительной ракеты.

– Командир, ходи назад, грести буду, – проговорил Нурбаев.

Я кое-как перебрался на корму. Коваль привстал, вглядываясь в темноту дальнего берега. Нурбаев вытащил из-под сиденья весла, вставил в уключины.

– Давай. – Сержант махнул рукой.

Солдат, развернув лодку, сноровисто заработал веслами. На переход через реку ушло не больше двух минут – и вот Коваль уже цепляется за такую же густую, нависшую над водой поросль ивняка.

Заросли тянулись вдоль берега почти до самых немецких позиций. И как раз в эти кусты уходило ответвление хода сообщения, что мы высмотрели вчера днем с Ковалем. Скорее всего, там фрицы спускаются за водой. Задача у нас простая: подкараулить какого-нибудь бедолагу, по ночному времени вышедшему к реке, и аккуратно спеленать. Во всяком случае, таков был план, составленный еще прежним командиром, внезапно покинувшим нас лейтенантом Андреевым. И, как убедил меня сержант, решение это наиболее приемлемое: немцы на своем берегу заняли круговую оборону, словно ожидая атаки со всех сторон – так что с тылу тоже просто так не подступишься.

– Пошли! – прошипел Коваль с носа.

Осторожно перебирая ветки, мы повели лодку вдоль берега. Двигались совсем тихо, только еле слышно шептала вода вдоль бортов да шелестели деревья. В лицо и за шиворот сыпались листва и сухой древесный мусор.

Постепенно до нас стали доставать отблески ракет – свет усиливался, и мы все сильнее прижимались к берегу, затаскивая лодку под шелестящий, пахнущий илом свод. В какой-то момент посудина попала под тень высокого утеса, выступающего в реку на повороте. Тут деревьев не было, и пришлось снова грести.