Обливаясь потом, он, не заглядывая в спальню, где находилась Анна, подошел к двери и посмотрел в глазок.

Чертовщина какая-то, подумал он и открыл дверь. Перед ним стояла Анна в одном нижнем белье.

– Я к соседке заходила за аспирином, – сказала она, проворно вбегая в квартиру, и устремилась в кабинет, из которого только что вышел Берестов. Он не успел ничего толком сообразить, как, выбежав оттуда с зеленой папкой под мышкой, она снова ринулась в подъезд.

– Ты куда? – удивился он и хотел было придержать дверь, но Анна с силой потянула ее на себя. Дверь захлопнулась. Берестов задрожал. Он постоял некоторое время, силясь осмыслить происходящее. Может быть, приехал Шубин, зашел к соседке – мало ли какие у них там дела – и попросил Анну принести ему папку? Или же в этой папке содержится нечто, интересующее соседку?

Он вошел в гостиную, нашел сигареты, сел в кресло и закурил.

А что, если она взяла не ту папку?

Чтобы промочить горло, он заглянул на кухню и выпил воды. Его трясло. Эта дрожь началась у него сразу после того, как, выкрав на три часа ключи Анны, он поехал на окраину города к знакомому мастеру, который сделал ему несколько копий, а с остальных ключей, для которых не нашлось нужных заготовок, снял слепки. Все это Саша отдал одному из качков еще вчера вечером. Половина дела была сделана. Оставалось раздобыть зеленую папку.

Он вернулся в кабинет Шубина и принялся рыться в ящиках письменного стола, на полках, везде, где только могла уместиться эта злосчастная папка. Он понимал, что он конченый человек. Анна никогда не простит ему, если узнает о ключах. А что она может узнать? Что он помог кому-то ограбить их квартиру?

Услышав какой-то шорох, он, весь мокрый от напряжения, вышел в коридор. Шум доносился из подъезда. Должно быть, лифт отключили, а кому-то понадобилось спускать сверху коляску.

А может, это вернулась Анна, и он ничего не услышал?

Он заглянул в спальню: Анна спала, поджав ноги. Ее обнаженное тело было лишь слегка прикрыто простыней.

Он поискал глазами белье, в котором видел ее только что, и не нашел. Возможно, оно в ванной. Да и какое ему вообще дело до белья… Хотя появление Анны удивляло. Ходить нагишом по подъезду?

Он не стал ждать, когда она проснется, и, даже не попрощавшись, ушел.

Парни из джипа должны были подъехать к трем часам в училище, чтобы забрать папку. Но папки не было. А это означало, что в ближайшие сутки одним молодым и талантливым художником в этом городе станет меньше. Да и вообще, разве он чувствовал себя живым? После всего, что он совершил?

…Саша отошел от окна. Плечо ныло, голова разламывалась. Одно утешало – пока что он был в безопасности.

И тут нервы его не выдержали: вспомнив лужу крови в кафе, где убили Анну, юноша зарыдал.

Ему хотелось умереть.

Быть может, эта Таня Иванова что-то знает об Анне и о том, какую роль во всей этой истории играет папка, но он не захотел ей ничего рассказать.

Трудно было поверить в то, что Анны уже нет. Что ее тело сейчас лежит на столе в морге. Ее прекрасное тело.

Вместо того чтобы наслаждаться жизнью и обществом любящей его женщины, он стал загадывать наперед и тем самым отравил свое существование.

А как грубо он вел себя в их последнюю встречу? Нервничал, бесился от собственного бессилия и страха и вконец измучил ничего не понимающую Анну…

В дверь позвонили.

Он вздрогнул, как если бы рядом раздался оглушительный и внезапный взрыв.

Нервы ни к черту.

Должно быть, вернулась Таня Иванова.

Что она скажет ему?

Он подошел к двери и заглянул в глазок.

Руки его сами открыли замок, дверь распахнулась, и он попал в объятия… Анны. Он обнял ее и прижал к себе крепко, словно ее мог кто-то отнять у него. Она была жива. Он слышал биение ее сердца. Она дышала.

– С тобой все в порядке? – спросила она каким-то странным голосом.

– Разве тебя не ранили? – удивился он, отстраняясь от нее и пытаясь найти на ее одежде следы крови.

Они стояли в темной прихожей, и лица Анны почти не было видно.

– Сама не пойму, что произошло, – произнесла она совсем тихо, словно ее покинули силы. – Как ты думаешь, в меня стреляли из-за этих дурацких документов?

– Я ничего не знаю ни про какие документы! – задыхаясь от волнения и краснея, выкрикнул Берестов. – Тебе самой лучше знать.

– У моего мужа были документы, они лежали в папке на столе. Но когда ты ушел, их не стало. Это ты их взял?

– Я?!

– Но тогда кто же? Я спала, ты оставался в квартире один… Неужели ты не понимаешь, насколько все это важно? А что, если меня пытались убить именно из-за документов? Ты должен во всем признаться!

– И ты… ты говоришь мне такое? Ты, которая сама их забрала?

– Я ничего не забирала, я спала, как ты помнишь. – Она тоже начала нервничать. Голос ее изменился до неузнаваемости. В темноте блестели ее светлые волосы и глаза. Казалось, она вот-вот расплачется.

– Я курил на кухне, а ты позвонила. Сказала, что вышла к соседке в одном белье и захлопнула дверь… Ты же сама у меня на глазах взяла эту папку, такую зеленую, и снова ушла. Неужели ты ничего не помнишь? Ты же не лунатик.

– А может, у меня были провалы в памяти? Но если, как ты говоришь, я сама забрала папку, то куда я ее могла деть?

– Спроси у мужа! И вообще, почему мы стоим в темноте? Проходи, сейчас придет Таня, и ты ей все объяснишь…

– А кто такая Таня?

– Частный детектив.

– Хорошо. Подожди минуточку, я только отпущу шофера. – Она стала пятиться к двери, затем резко повернулась и быстро вышла из квартиры.

Он ждал ее минут десять, затем не выдержал, вышел следом. Ни машины, ни Анны. Пустой двор.

«Я сошел с ума», – объяснил он сам себе появление мертвой Анны и, вернувшись в квартиру, лег.

Сильно болело плечо. И голова. И душа.

«Грубая работа», – сказала я сама себе. Но без цинизма и риска невозможно работать детективом. Можно удариться в меланхолию, сентиментальность и ничего не добиться.

Да, конечно, это было жестоко. Но ведь он сам виноват. Нечего было молчать. Убили женщину, которая его любила, а он вместо того, чтобы найти убийцу и отомстить, как это положено делать мужчинам в подобных ситуациях, трясется о своей шкуре.

Стоя на чердаке и вдыхая запах дождя, я оглянулась в поисках чистого места, куда я могла бы поставить пакет с одеждой. Чердак был классически захламлен, здесь пахло мышами и тополиными почками. Кроме того, было уже темно.