— Во… здо… здорово.

Переступив с ноги на ногу, он выдавил что-то похожее на «э-э… хм…» и чуть попятился назад.

Смотреть на это шедевральное и довольно занятное зрелище, похоже, нравилось не только мне одному. Крошечной модели человеческого тела, которая открыла нам дверь и теперь с улыбкой таращилась на Винса, видимо, доставляло удовольствие наблюдать за любым человеческим страданием. Гуманоид позволил Винсу еще немного покорчиться, а потом взвизгнул:

— Ну заходи уже!

Мэнни Борк, если это и вправду был он, а не какая-нибудь голограмма из «Звездных войн», стоял во весь свой пятифутовый с хвостиком из шести дюймов рост, от подошв расшитых серебряных туфель на каблуках до апельсиновой макушки. Волосы у него были коротко подстрижены, и только длинная черная челка а-ля ласточкин хвост спадала на огромные очки, усеянные стразами. Его длиннополая дашики[13] ярко-красного цвета, надетая, видимо, на голое тело, закружилась, как сарафан, когда он отошел, чтобы впустить нас, а затем засеменил коротенькими шажочками к огромному окну, из которого открывался потрясающий вид на море.

— Идите сюда, перекинемся парой слов, — сказал Мэнни, продвигаясь в сторону подиума, на котором находился некий объект, похожий на шар из блевотины какого-то гигантского животного, погруженный в пластик и расписанный красками для граффити в стиле «Дэй-гло». Он повел нас к стеклянному столу, вокруг которого расположились четыре объекта, очевидно, предназначенные для того, чтобы на них сидели. Их вполне можно было перепутать с бронзовыми верблюжьими седлами на ходулях. — Садитесь, — обронил лилипут, широко размахнувшись, и я выбрал ту штуку, которая стояла ближе к окну. Винс чуток помялся и сел рядом со мной, а Мэнни запрыгнул на сиденье аккурат против него. — Ну вот, — сказал он. — Как поживаешь, Вик? Может, кофеечку? — Его голова, словно на шарнирах, повернулась налево, и он, не дожидаясь ответа, крикнул: — Эдуардо!

Винс на соседнем сиденье с шумом забрал воздух, и прежде чем смог хоть как-то отреагировать, голова Мэнни опрометью крутанулась и зафиксировалась в моем направлении.

— А это кто у нас — краснощекий женишок? — изрек наш радушный хозяин.

— Декстер Морган, — отозвался я. — Только у меня не слишком получается краснеть.

— О, ну, по-моему, Вик за вас обоих прекрасно справляется, — заметил он. И щеки Винса тут же приобрели яркий пунцовый цвет. Мне надоело быть участником этой ордалии[14], и я решил больше не изобретать никаких убийственных замечаний. Но и обращать его внимание на то, что «Вика» на самом деле зовут Винс, я тоже не стал. Он знал его настоящее имя и просто третировал Винса. Тем более что и я был не против: пусть повертится — так ему и надо за то, что втравил нас с Ритой в эту историю.

Балансируя прозрачным пластиковым подносом с коллекционным, пестревшим красками кофейным сервизом «Фиеставейр», в комнату, семеня, вошел Эдуардо. Им оказался коренастый молодой человек, в котором поместилось бы два Мэнни. Он очень суетился, чтобы угодить маленькому троллю. Паренек поставил желтую чашку перед Мэнни и подошел было к Винсу, намереваясь дать ему голубую, как вдруг карлик остановил его, постучав по плечу пальцем.

— Эдуардо, — нежно произнес он, и парень застыл. — Желтую? Мы разве забыли? Мэнни пьет из голубой.

Эдуардо чуть не грохнулся, стремительно сдавая назад, и едва не уронил поднос, спеша поскорей ликвидировать оскорбительную желтую чашку и заменить ее подходящей, голубой.

— Спасибо, Эдуардо, — проговорил Мэнни, и Эдуардо на мгновение остановился, видимо, чтобы окончательно убедиться в правильности своих действий. Но Мэнни только похлопал его по плечу и сказал: — А теперь, пожалуйста, обслужи наших гостей.

Эдуардо кивнул и начал опять суетиться вокруг стола.

Позже выяснилось, что желтая чашка предназначается мне, и это натолкнуло на мысль: а все ли мне здесь рады? Разлив кофе по чашкам, Эдуардо поторопился на кухню и вернулся с маленькой тарелочкой, на которой лежали пастелито[15]. И хоть они по форме не дотягивали до задницы Дженнифер Лопес, что-то в них все-таки ее напоминало. Они были похожи на маленьких дикобразов с кремом: темно-коричневые, ощетинившиеся иголками; их либо сделали из шоколада, либо отломили от кораллов. В дырках посередине лежали шарики из какого-то кремовидного жидкого рыжего дерьма, намазанные сверху чем-то зеленым, синим и коричневым.

Эдуардо поставил тарелку посередине, и мы все какое-то время просто на нее глазели. Мэнни, кажется, нравилось то, что он перед собой видел. Винс смотрел с каким-то священным трепетом, потому что в процессе наблюдения за тарелкой несколько раз сглотнул и издал звук, похожий на «ах!..». Что касается меня, то я размышлял: должны ли мы это есть или использовать в каком-нибудь дико кровавом ацтекском ритуале. И я продолжал смотреть на тарелку в надежде, что на меня снизойдет озарение.

Его наконец ниспослал мне Винс.

— Бог мой, — выпалил он, и я понял, что нужно восторгаться.

Мэнни кивнул:

— Чудесные, правда? Только таки и не прошлогодние. — Он взял одну штуку, ту, которая с синим верхом, и уставился на нее в надменном восхищении. — Цветовая гамма устарела, а потом, еще эта жуткая дряхлая гостиница рядом с Индиан-Крик взяла и начала их копировать. Все равно, — сказал Мэнни, пожав плечами, и забросил пастелито себе в рот. Я был рад видеть, что никакого обширного кровотечения не последовало. — Порой так увлекаешься своими маленькими слабостями. — Он повернул голову к Эдуардо и подмигнул ему. — Иногда даже слишком. — Эдуардо побледнел и стремглав бросился в кухню, а Мэнни снова повернулся к нам, демонстрируя свой крокодилий оскал. — Что же вы их не пробуете?

— Я боюсь их кусать, — сказал Винс. — Они такие красивые.

— А я боюсь, что они в ответ укусят меня, — сказал я.

Мэнни сверкнул несколькими дюжинами зубов.

— Если б я только мог их этому научить, — сказал человечек, — то не был бы так одинок. — Он подтолкнул тарелку ко мне: — Прошу.

— Может, ты мне подашь их на свадьбе? — спросил я, подумав, что надо извлечь из всего происходящего какую-то пользу.

Винс больно ткнул меня локтем, но, очевидно, поезд уже ушел. Глаза Мэнни сузились и стали похожи на щелки, хотя впечатляющую работу его стоматологов все еще можно было наблюдать.

— Я не подаю, — сказал он. — Я присутствую. А где мне присутствовать, выбираю сам.

— А ты мне не скажешь заранее, что планируется? — попросил я. — А то, не дай Бог, у невесты аллергия на холодец из рукколы, приправленный васаби?