А-а-а-а! Как раз то, что нужно! Обожаю!

– Угощайся… – смущенно протянула кувшин.

– Нет, – хмыкнул, скрестив огромные ручищи на груди, и поиграл твёрдыми бицепсами – типа похвастался. – Из рук меня пои.

– Вот еще… – Алевтина скопировала мой хмык и игриво задрала к небу свой маленький курносый носик.

– Пожалуйста, – скорчил самую-самую несчастную моську на свете.

Подействовало!

– Ты слишком высокий, – промямлила тоненьким голосочком. – Я не достану до твоего… рта.

Мать твою!

Как же это пошло прозвучало из её хорошеньких уст.

Я. Хочу. Её. Поцеловать.

Прямо сейчас.

Ну, или хотя бы обнять. Прижать сердцем к сердцу и забрать себе всю её боль. И телесную. И душевную. Впитать в себя подобно губке. Бросил топор в сторону, вытер пот со лба и покорно опустился перед ней на колени.

– Так лучше?

Её щечки порозовели за долю секунды, превратившись в две переспелые на летнем солнце помидорки. Малышка утвердительно кивнула, а после подарила мне свою самую красивую, самую обворожительную улыбку.

– Я весь твой. В твоих ногах. Скажи-ка мне, Дюймовочка, ты до сих пор меня боишься?

– Н-нет, – со вздохом ответила. – Наверно, больше не боюсь.

Чёрт. Всё равно сомневается. Хоть бери и за звездой в космос лети.

Девчонка осторожно прикоснулась горлышком кувшина к моим губам. Быстро руками ее руки на кувшине накрыл, уверенно, но несильно сжал.

Кожа к коже. Между нашими телами будто прошёл ток. В тысячу вольт.

Алевтина вздрогнула, резко одернула руки и, проглатывая буквы в словах, промямлила:

– Прости. Мне это… П-пора корову доить.

– Опять?

Да что ж там за корова такая? Безлимитная, чё ли?

Крутнувшись вокруг своей оси, Аля быстро развернулась и бросилась в сторону дома. Споткнулась. Поднялась. Два шага бега – снова споткнулась. Да-а-а-а! Ох уж эта девка! До могилы меня доведёт своей забитостью. Кажется, коленку счесала. Неугомонное чудо-юдо и заноза в пятке!

– Эй, осторож… – хотел было за ней следом броситься, но бочину вдруг адски скрутило. Перед глазами сгустилась тьма, а окружающий мир опрокинулся вверх тормашками. Или это я… опрокинулся? С ног на голову. В образовавшуюся в земле бездонную яму.

Я очнулся от громких воплей.

Девчонка! Она кричала и шлёпала меня по щекам.

Такая напуганная… Своими отчаянными шлепками и болтовней пыталась вернуть меня в чувства. Дергала за руки, оплеухи со всех сторон лупила. А потом в лицо ледянющей водой плеснула и прорычала, когда оклемался:

– К бабе Маше идём. Она поможет. Знахарка наша.

Кое-как доковыляли до соседней халупки, и я снова вырубился. Очнулся уже ранним утром и прибалдел, когда увидел малышку со мной… на одной кровати. Девушка лежала на моей груди, свернувшись калачиком, и тихонько посапывала. Ротик приоткрыт, на ресничках стынут маленькие капли влаги, напоминающие росу.

Плакала, что ли?

Вот те на!

М-м-м, какая же она всё-таки тёпленькая. И как вкусно пахнет. Льнёт ко мне всей своей крошечной тушкой и умопомрачительно краснеет. Даже во сне. Маленький ангелочек. Зацеловал бы всю. От пяточек до кончиков этих роскошных, искрящихся золотом кос.

Мне вдруг стало чертовски приятно. Аж сердце в груди затарахтело похлеще тракторного движка. Что она рядом. Со мной. Переживает. Обнимает. Не бросила с мыслью: лишь бы сдох поскорей под первым встречным кустом, тогда головной боли стало бы в разы меньше.

Я даже дыхание задержал на минуту. Просто не хотел пугать, как обычно. Эх, хорошо лежим! Знал же, если вдруг дёрнусь ненароком – шарахнется, как от чумы, за три километра бегом. А мне так кайфово с ней рядом, что ничего больше в жизни на хрен не надо. Хочется жить лишь ею. Дышать лишь её выдохами. Слушать лишь её тоненький звонкий голос. И есть лишь её еду, приготовленную нежными, заботливыми руками.

Аля резко распахнула глаза. Вздернула вверх свою светловолосую головку. Блин. Наши губы оказались в паре жалких сантиметрах друг от друга. Я едва-едва поборол внутри себя неистовое желание вцепиться ей пальцами в затылок, рвануть на себя и оприходовать эти мягкие, упругие мармеладки до красноты, до жжения на коже, до мелких ранок. Ворваться языком в сладенький ротик и устроить там полный беспредел.

Ух! Я научил бы эту хорошую девочку плохому. О, да!

Такая сонная. Милашка. Быстро-быстро спросонья захлопала пушистыми ресничками. В глазах крошки отразилось полное непонимание. Ещё не пришла в себя после ночи спящая красавица. Кажется, её разбудил стук моего ошалевшего сердца в момент, когда девчоночка мирно дремала, прижимаясь ухом к крепкой мужской груди, а я, напротив, не успел продрать глаза, как уже вовсю помышлял о всяких непристойных пакостях, мечтая овладеть невинным ангелочком самыми нескромными способами.

Не удержался. Плюхнул ей на бедро свою здоровенную лапищу, легонько сжал. Алевтина дёрнулась. Как я и думал. Чёрт! Быстро оттолкнулась руками от моей груди, шустро вскочила на ноги и, заикаясь, пробормотала:

– О-очнулся? Как ты?

Ухмыльнулся:

– Лучше не бывает. Здоров как был.

В качестве доказательства данных слов поиграл бицухами. Аля кивнула:

– Идем тогда домой. Не хочу причинять неудобства бабе Маше. Сможешь дойти? Сам?

– Ну-у-у, не знаю, – закатив глаза, я скорчил моську тяжелобольного пациента. – Если только ты меня обнимешь. Тогда да! Без проблем, – и бровями подёргал.

Аля-то щёчки надула, как у лягушонка, но, блин, к моему проклятому удивлению, она… Чёрт! Вытянула перед собой дрожащую ручонку. Сама! Правда, с неуверенностью. Будто сомневалась и топталась на месте, решая для себя: «Бежать или не бежать?»

Осторожно приподнялся на кровати, придерживаясь за раненый бок. Вытянул руку навстречу и уверенно переплел наши пальцы друг с другом. Крепко сжал. Взгляд – глаза в глаза. Мне показалось, или малышка растаяла? Превратилась в обмякшую, желейную лужицу. Будто её тело состояло не из плоти и костей, а из желе и воды. Но не от страха обмякла и расслабилась, конечно же, а от удовольствия. Почувствовала мой жар. Мою власть. Силу. Но главное, своей доминирующей хваткой я с абсолютной уверенностью дал ей понять, что она теперь не одна в этом мире, что её больше никто и кончиком ноготка не посмеет тронуть. А если вдруг тронет, то будет иметь дело со мной. А у меня, сцука, разговор короткий. И разговариваю я не словами, а кулаками.

* * *

Спустя несколько дней мне заметно полегчало. Рана заживала поразительно быстро и практически не беспокоила. Каждый день, утром и вечером, Алечка делала перевязки. Промывала увечья каким-то странным раствором, что имел специфический запах, с ноткой календулы, и сама же бинтовала. Своими ласковыми маленькими ручками. А я в этот момент, развалившись на кровати, закинув руки за голову, наблюдал за её действиями. И наслаждался. С хроническим стояком в штанах. Ах-ха! Первое время девочка краснела чуть ли не до дыр в щеках, когда случайно натыкалась взглядом на мой мощный, не поддающийся никакому контролю бугор, изрядно выпиравший из штанов.