— Мам… Что-то случилось, да?

— Нет… Ничего не случилось. Так ты идешь?

— Да, иду…

Оборванные гудки в трубке, знакомые движения пальцев. Телефон в сторону, быстро на кухню, ужин подогреть. Наверняка придет голодный. И скоро придет. Димка, друг, в соседнем дворе живет. Чего он пропадает все время у этого Димки? Они там и без него друг у друга на головах сидят, семья большая, многодетная…

Ага, звонок. Помчалась в прихожую, открыла дверь. Ввалился — глаза настороженные, вопрошающие, рыскают по лицу.

— Что случилось-то, мам?

— Да ничего не случилось, говорю же! Ты есть будешь? Я курицу зажарила, как ты любишь. С корочкой. Правда, разогревать пришлось.

— С чесноком?

— С чесноком… Иди, мой руки, все уже на столе.

— Ага, сейчас…

Села напротив, стала смотреть, как он ест. Юношеский аппетит, зверский. По-детски кончики пальцев облизывает.

— Вкусно, сынок?

— Вкусно. Вообще-то ты меня напугала, мам. У тебя голос был в трубке такой…

— Да нормальный голос… Может, просто уставший немного. Устала я, сынок. Вот, хочу две недели в счет отпуска взять.

— В ноябре? Зачем?

— Говорю же — устала… Не хочу на работу ходить.

— А что дома будешь делать?

— Ничего… Гулять, книжки читать… А потом… Потом, через две недели, в больницу лягу…

— В больницу?! А что с тобой, мам? Ты же терпеть не можешь больницы!

— Ну, а сейчас лягу. Так надо, сынок.

— А… надолго?

— Не знаю… Я и сама не знаю…

Встала со стула, подошла к кухонному окну. Темень, ветер поднялся, бьется в стекло. А снег-то, похоже, завтра растает… Не бывает так, чтобы выпал и сразу на зиму лег. Еще помучает ноябрь слякотью…

А правда — надолго это дело затянется, с обследованием, с последующим зверством? Нужно было у Козлова спросить… Если надолго, надо Лерку уговорить здесь пожить, пусть и с Герасимом. Черт с ним, с Герасимом. Зато хоть Антошка присмотрен будет да иногда накормлен. И как они тут справятся — без нее… Лерка хозяйка — никакая…

А впрочем, как бы ни было, справятся. И рано еще об этом думать — две недели впереди. Обернулась от окна, встретилась с испуганными глазами Антона.

— Так я не понял… Ты чем заболела-то, мам?

— Да так, ерунда… Женское, возрастное.

— А, понятно… Ничего страшного, значит?

— Ничего страшного. Ты чай будешь?

— Нет, не хочу. Можно, я спать пойду?

— Иди…

Помыла посуду, и навалилась усталость дня, похожая на сонное равнодушие. Да, надо идти спать. Может, и получится спокойно заснуть — ребенок-то дома…

* * *

За дверью кабинета надрывался телефон. И ключ, как назло, заело. Нет, кому в такую рань приспичило, рабочий день лишь через десять минут начнется! Ага, открыла-таки…

— Привет, Ань! Ты пришла уже? Давай сразу ко мне, сегодня оперативки не будет!

Татьяна. Голос веселый, слышно, как жует что-то. Опять, значит, дома позавтракать не успела.

— А ты откуда про оперативку знаешь?

— Да знаю, я только что из приемной. Генерального в министерство вызвали, так что на завтра оперативку перенесли. Я уже чайник включила, приходи!

— Да, Тань, сейчас приду.

— Ага, жду…

Так уж повелось — они всегда начинали день с утреннего чаепития. Милая привычка, перешедшая в обязаловку. Вот ответь ей сейчас — не приду, — обидится… Тем более по неписаному правилу она в Татьянином клане состоит, который находится в противоборстве с кланом Глазковой из планового отдела. По утрам садятся представители кланов за чаепития, друг другу кости моют…

— Нет, Ань, ты представляешь, что делается? — с ходу взяла ее в оборот Татьяна. — Я вчера в отделе кадров новое штатное расписание видела, у меня чуть глаза на лоб не полезли! Оказывается, из нашего отдела одну штатную единицу забирают! И ты думаешь — куда? Ну, догадайся с трех раз!

— В плановый отдел, что ли?

— Конечно, не так трудно было и догадаться! Эта Глазкова ходила к начальству, все ныла, ныла… Она ж умеет из себя бедную Золушку изобразить! И вот, пожалуйста тебе, результат… А главное, хоть бы нашего Никодимова в известность поставили! Я ему рассказываю, что собственными глазами штатное видела, а он рукой машет — не может быть, говорит…

Пришлось покивать головой, улыбнуться с пониманием. Только, видно, неубедительно у нее получилось, без необходимых Татьяне эмоций. Уставилась на нее подозрительно, брови к переносью свела.

— Ань, ты чего с утра пасмурная такая? Не выспалась, что ли?

— Почему, выспалась…

— Настроение плохое, да? На вот, шоколад ешь, говорят, он положительные эмоции стимулирует. Перестраивает мозговую активность на удовольствие.

— Не хочу, Тань, спасибо. Я только чай, и все. А лучше — кофе…

— Ты что, Ань! Договорились же, кофе не пить, здоровье беречь! Да я и не держу у себя кофе! Ты бы у меня еще сигарету попросила, ренегатка!

— Ладно, давай чай. С тобой же не поспоришь, грамотная ты наша.

— Конечно, грамотная… Если сама о своем здоровье не побеспокоишься, за тебя это никто не сделает. Я вот шоколадку с утра отоварю и простимулирую себя на жизненное здоровое удовольствие. Кофе не попью — сердце сберегу. В бассейн по халявному абонементу схожу — нервную систему укреплю. Кстати, ты чего опять бассейн пропустила?

— Да так… Дела были.

— Какие у тебя дела? Мужика нет, дети взрослые, самое время собой заняться! В субботу все наши в бассейне были, даже Глазкова приперлась. Ну, я тебе доложу, у нее и целлюлитище…

— Да ладно! Наверняка не больше, чем у нас с тобой.

Татьяна глянула быстро, явно не одобряя ее реакции. Пожала плечами, откинулась на спинку стула, чуть повернулась туда-сюда на сиденье, отталкиваясь каблуками от пола. Потом произнесла философски задумчиво:

— Слушай, я вот все думаю… Чего эта Глазкова злая такая? Вроде жизнь ее ничем не обидела… И муж есть, и квартира, и машина, и дача… Откуда в ней столько нахальной зависти? Чего ей еще не хватает, как думаешь?

— Да всего ей хватает…

— Вот-вот. Я тоже так думаю. Это она по природе своей завистливая. Может, ей какую-нибудь эзотерическую книжонку подсунуть, а? Пусть просвещается?

— А ты сама-то почитываешь такие книжонки?

— Я — да. Я своей духовностью тщательно занимаюсь. И никому не завидую, не приведи господи. Да и не обо мне речь. Мы ж о Глазковой сейчас говорим…

Ей вдруг стало не по себе — так захотелось вдруг Татьяне гадостей наговорить… Ну вот что она о себе возомнила, духовная вся из себя женщина? Сама же и привязалась к этой Глазковой… Не завидует она никому! А полная информация о муже-квартире-даче откуда? Выходит, в эзотерических книжках только про чужую зависть все расписано? Читаю, но к себе не отношу? Нет, хамить ей, конечно, не стоит, но…