лампочки, стал жаловаться на проблемы с женой. Наташа, утомлённая дорогой, перебила его: «Короче, небось с бабой застукала?» «Ну, в общем, да», — вынужден был согласиться он. «А вы подарите ей шубу». «Да есть у неё шуба!» «Вы считаете, одной достаточно? А я вот привезла тут одной родственнице, но ей не подошла. Шикарная, — она назвала цену, Лисютин крякнул. — Вы позовите её померить. Только не умоляйте, говорите так, как при деловом предложении. Мол, быстро надо, а то покупка уплывёт. Потому что, если у неё будет время подумать, она вспомнит о чувстве собственного достоинства и пошлёт вас». «Я перезвоню, если откажется, а если не позвоню, то жди».

«О?», — повернулась к Наташе Римма. «Это будет большая удача, если Юльке подойдёт. Какие из нас торгаши? В магазин на комиссию сдавать — в цене потеряем». Оля сказала: «Пойду, займусь обедом. Ты, Наташа, наверное, с дороги устала. Давай я тебя в Петиной уложу». И потащила за собой, несмотря на её робкие возражения. Глаза у Наташи слипались, и отрубилась она сразу. Проснувшись, посмотрела на часы: ого, всего сорок минут проспала, а ощущения как после восьмичасового сна. Зашла на кухню, где копошились с готовкой две пожилые дамы, и как по заказу прозвенел дверной звонок. Лисютины.

Только увидев упаковку, Юлька выдохнула: «Оу». А когда надела шубу, Римма сказала: «Ну, о чём я говорила?» «Что?» — спросила Юлька испуганно. «Что к этой шубе нужна модельная внешность. Иди в прихожую, там большое зеркало». В комнату Юлька вернулась, бормоча: «Что бы такое на голову?» Внезапно в разговор вступил Альберт: «Если непокрытая голова, то волосы должны быть цвета воронова крыла. А если головной убор, то только не меховой. Идеально будет маленькая чёрная шляпа без полей или с малюсенькими, можно с пёрышком. Такая, знаете ли, в стиле чарльстон. Или чёрная кожаная пилотка. Или таблетка. А на ноги — ботиночки типа «козья ножка». Только не на тонком каблуке. Лучше всего на высокой платформе». «И чёрную сумочку, да?» — выпалила Юлька. «Это уже перехлёст. Сгодилось бы даме в возрасте, но молодой девушке нужно что-нибудь вызывающее» «Красную?» — робко предложила она. «Даже не знаю. Тут надо что-нибудь совсем неожиданное. Блестящее, перламутровое или металлическое, чтобы в глазах рябило». «Вы стилист, да?» Оля засмеялась, положив Алику руку на плечо: «Он строитель. Но франт и эстет». Лисютин вытащил бумажник: «У меня долларов немножко не хватит. Можно, я часть рублями по курсу?» «Сейчас поедем за шляпкой, — заявила Юлька. — А ботильоны у меня именно такие. Но они с осени в редакции в шкафу пылятся. Надо за ними заехать». «Только после того, как шляпку прикупишь, — посоветовала ей Наташа. — Продемонстрируешь нашим. Пусть все бабы сдохнут». Юлька взвизгнула, чмокнула её и полетела на выход. Лисютин тоже чмокнул и шепнул: «С меня магарыч».

«Жа-алко», — протянул Петя. «Да ладно, Петя, — утешила его Римма. — Мы Оле все вместе в каком-нибудь универмаге пальто выберем. Хорошее, но с коротковорсным воротником. Шубы — это не для нашего климата».

«Эй, что это у вас дверь раскрыта?» — послышался голос из прихожей. «Ой, Эдичка, это я за покупателями не закрыла, — полетела в прихожую Оля. — Как хорошо, ты к обеду». Как только гость появился в комнате, Наташа поняла, что это сын Альберта, хотя он сделал общий поклон и к отцу не подошёл. Он как-то карикатурно был похож: ростом ниже, нос больше, небрежен в одежде и в отличие от щеголеватого отца и с поредевшими волосами, тогда как отец обладал пышной шевелюрой. Хозяйка потянула Римму и Наташу в кухню. Эдик двинулся следом: «Тётя Оля, так это от вас вышел папик с моделькой?» «Ну уж, папик!» — возмутилась Наташа. «А сколько ему?» — спросила Римма. «Ну, когда мы с Люськой родились, он был подростком… да лет сорок пять». «А Юле?» «Двадцать два. О-хо-хо, правда папик. Боже, жизнь прошла!» Дамы засмеялись. Пока доваривали обед, они расспрашивали Наташу об этой паре.

Сергей Сергеевич достался ей в наследство от подруги детства. Так получилось, что они жили в одном подъезде и родились в один день с Люсей Лисютиной. В младенчестве Наташа была в неё влюблена: в её красивые имя и фамилию, в соломенные кудри, в её мальчишескую отвагу. Она била всех, кто ей не нравился, ругалась со взрослыми, даже с родителями. Они и в школе оказались в одном классе. Родители запрещали Наташе водиться «с этой хулиганкой». Она бы и не водилась, не так уж ей нравилось быть битой, но это был единственный способ протеста против тирании родителей. Последний раз Люся подставила её незадолго до своей смерти. Родители обещали Наташе, что отпустят её в летний лагерь, если с её стороны не будет никаких косяков. Теперь, через почти 20 лет, она уже не помнит, что это была за шкода, но Люся свалила вину на Наташу. И Наташа всё лето провела дома. Только спустя много лет она поняла, что родители не верили в её вину и с самого начала не собирались отпускать её на свободу, надеясь, что предлог найдётся. И нашли. А Люсю родители отправили в деревню. И там она утонула. Об этом Наташе сообщил Люсин взрослый брат Серёжа, который до этого существовал рядом, но параллельно. Это была первая смерть в её жизни. Она заревела, вспомнив, как отчаянно проклинала подружку за её подставу. Они сидели на скамейке с Серёжей, ревели и ругали себя, Наташа — за злость, Серёжа — что обижал сестрёнку и считал её досадной помехой. Серёжа уже был женат и жил в другом районе. Но несколько дней подряд он приезжал на эту скамейку в скверике напротив родного дома и плакал. К родителям не шёл, не желая их расстраивать. Наташа плакала вместе с ним. Потом заболела. И лет десять они не встречались. А встретились в ресторане, где их группа обмывала свои университетские дипломы. Перекинулись парой слов, Серёжа сказал: «Ты тогда меня от самоубийства спасла». Ну, а она не стала говорить, что его отчаяние стоило ей нервного срыва. Но телефонами они обменялись. И через неделю он позвонил и предложил работу. А она уже разослала своё резюме в полсотни адресов, не ожидая, что кто-нибудь откликнется. Из всего их выпуска только трое попали в журналистику. Отнюдь не лучшие выпускники. Просто со связями. Как, оказалось, и она.

С тех пор она работает в газете и служит унитазом у Сергея Сергеевича, которого теперь зовёт по имени-отчеству. Но проблемы его чепуховые, в