Галя рывком привстала на диване. Шторы оказались не завешенными, и через высокое окно проникал единственный источник света — далекий дачный фонарь. «Ой, как стыдно, — жгучая мысль полоснула девушку. — Что подумают ребята. И что скажет Жанка? Я ей все испортила». От былого хмеля не осталось следа, мысли оказались ясными, даже слишком. Единственное, что напоминало о вчерашнем, — сильно болела голова. Да еще во рту страшно пересохло, полжизни бы отдала за глоток воды.

В этот момент на лестнице послышались шаги. «Наверно, Жанка идет меня проведать», — мелькнула мысль. Говорить ни с кем не хотелось, даже с подружкой, и Галя юркнула под плед и притворилась спящей. Сквозь полусомкнутые веки наблюдала за входной дверью.

Она растворилась, и на пороге появились двое: то были парни, которые приехали вместе с Севой вчера и имен которых девушка теперь не могла вспомнить.

— Дрыхнет, — шепотом констатировал один.

— Давай, — срывающимся голосом предложил второй.

— Может, не надо? Вдруг чего…

— Да ладно! Она ж пьяная в дупель! Ничего и не вспомнит!

Галя, ошеломленная, даже не могла сообразить, что творится и чего парни хотят. Мелькнуло, что, может, игра какая-то.

Парни подошли к кровати. Затем первый наклонился над ней, нашел руки и схватил за кисти. Потом приблизился своим вонючим ртом и вцепился в губы. Галя непроизвольно дернулась — и вырвалась. Силы у нее вдруг оказалось много, и она легко освободила свой рот и запястья.

— Ну, что встал?! — горячим шепотом прикрикнул первый мальчишка на второго. — За ноги ее держи!

Второй послушно лапнул Галину выше колен и прижал ее ноги к скользкому дивану. Она дернулась и безотчетно лягнула его — кажется, в грудь. Во всяком случае, тот крикнул «О, черт!» — и на минуту оставил девушку в покое. Но зато первый, по-прежнему молча, стиснул Галю рукой за горло и снова повалил на диван. Девушка захрипела. Положение становилось отчаянным, и внутри у нее словно включился некий механизм, не зависящий от ее мыслей и устремлений, — механизм назывался «инстинкт самосохранения», и теперь только он направлял ее действия. Свободной рукой Галина с размаха засветила парню по голове. Другая рука ткнула его по ребрам. Первый отвалился куда-то в сторону, и, пока не подключился второй, ей удалось вскочить на ноги. Галя завопила что есть мочи:

— Жанна! Помогите! Помогите! Жанна!

Ей никто не отвечал и никто не устремился на помощь. Однако ее вопль испугал насильников, и они оторопело отступили от девушки. Она тяжело дышала — парни тоже. Казалось, в них не осталось ничего человеческого, и они были готовы, словно звери, напасть и терзать самку.

Оба синхронно сделали шаг вперед, и один из них вытянул руки, пытаясь схватить девушку. Галя отступила на шаг. Двое приближались, она двигалась назад. Потом комната кончилась, сзади нее оказались только окно и дверь, ведущая на балкон.

— Мамочки! Помогите! Жанна! — заорала еще раз девушка, но все было тщетно. А первый уже совсем приблизился и снова схватил ее за запястье.

И тогда Галя, как и раньше, движимая не мыслью, а инстинктом, вырвалась из его клешней, засветила куда-то ногой — непонятно куда, однако парень пробормотал: «А, черт!» — и скрючился. И Галя, не дожидаясь, пока нападет второй, рывком распахнула дверь и, путаясь в занавеске, выскочила наружу, на балкон.

Поселок спал. Свет в доме — внизу, на первом этаже — не горел. Не светились окна и в других особняках, по соседству. Пространство ночи освещалось только далеким фонарем. Глянцево отливали в его блеске листы и трава.

На балкон выскочили, один за другим, оба насильника. Лица их были искажены. Кажется, в них тоже проснулся инстинкт — инстинкт охотников, не менее сильный, чем Галино чувство самосохранения. И тогда она, задыхаясь, быстро перелезла через ограждение и встала лицом к бездне, спиной к ним, держась сзади себя за ограду балкона руками.

— Я прыгну, — хрипло предупредила она.

— Прыгай, — сказал первый, Гога или Гена. — Убьешься.

— Ну ее к черту! — истерически воскликнул второй. — Генка, втащи ее, она ведь и впрямь убьется.

— И пусть! — молвил первый (значит, его все-таки звали Геной), сделал еще один шаг вперед и взялся своей лапой за плечо девушки.

Тогда она оттолкнулась и прыгнула вниз. Она сделала все, как учили на парашютных курсах, и еще раньше, на школьных уроках физры, когда прыгали через коня: сгруппировалась и приземлилась мягко, на всю ступню и с согнутыми коленями. Земля на вид казалась вроде бы мягкой и травяной — однако удар о нее оказался жестким. Девушка спружинила в момент приземления, однако сила инерции отбросила ее вперед, и Галя не удержалась на ногах, упала. Земля ударила по телу наотмашь. Очень больно стало руке и плечу. Девушка снова вскочила на ноги и поняла, что, против собственного ожидания, она, при прыжке со второго этажа, ничего себе не сломала, не вывихнула. Болело лишь плечо, но Галя почему-то была уверена, что это пустяки, просто царапина. И еще она ощущала свободу и радость. Непонятно отчего пришло к ней это чувство: то ли от прыжка, то ли оттого, что вырвалась из рук парней. Два их бледных лица испуганно маячили на высоте балкона. Прыгнуть вниз, вслед за нею, им явно было слабо.

— А вот вам! — хулигански выкрикнула Галя. Ей захотелось показать им нос, но потом она передумала и сделала даже более похабный жест. Когда-то, она подсмотрела, им обменивались в их поселке взрослые мужики, и она до конца даже не понимала, что он значит. Что-то очень обидное, вроде: накося, выкуси!

Она ударила ребром правой ладони по сгибу руки левой, а потом хулигански согнула ее, сжав в кулак. И выкрикнула слова, которые слыхивала только от разных подонков и никогда даже не думала, что сможет произнести:

— Идите на х-й, му-аки!

Галя развернулась и понеслась к калитке. Погони за ней не было.

Она открыла щеколду и выбежала в ноябрьскую ночь. Стремглав пронеслась до дачного перекрестка и растерянно остановилась.

Одна, в чужом подмосковном поселке, босая, без калош и пальто, лишь в беленьких носочках и легком платьице, на стылой ноябрьской земле — без денег, сумки и документов — куда было ей идти? И что делать?

* * *

Фары автомобиля выхватили на обочине одиноко бредущую куда-то женскую фигурку. Управлявший собственной «Победой» генерал-майор Провотворов изумился.

Идти — а тем паче брести! — советским людям в половине третьего ночи было решительно некуда. Да и, прямо скажем, — некому. Не существовало тогда в СССР ни бомжей, ни гастарбайтеров, ни воров, ни мафиози, ни проституток с сутенерами. Нет, имелись, конечно, отдельные и чрезвычайно нетипичные представители упомянутых сословий, но сколь-нибудь заметными невооруженным глазом они не были. А вооружали, к слову, свой глаз в поисках данных элементов лишь советская милиция и госбезопасность. Или, напротив, засланные зарубежными разведывательными и пропагандистскими центрами щелкоперы, продажные газетчики, наймиты капитала.