В самом Константинополе был создан наряд полиции для встречи наших войск и разведения их по квартирам во избежание столкновения между жителями и войсками.

Вопрос, почему в 1878 году мы не заняли Константинополь, остается открытым до сих пор.

Еще менее ясно, почему не было дозволено генерал-адъютанту Гурко занять Галлиполи. Если бы Галлиполи ко дню открытия Берлинского конгресса был наш, английский флот, явившийся в Константинополь в числе семи броненосцев для защиты столицы, был бы заперт там, да и условия Берлинского трактата были бы совсем иные.

22 мая 1878 года состоялось Высочайшее повеление о назначении в распоряжение посла в Константинополе князя Лобанова-Ростовского, военной миссии в составе свиты Его Величества генерал-майора Бобрикова, капитана Протопопова и меня. Затем в Константинополь прибыли: Генерального штаба генерал-майоры Стебницкий и Зеленый, полковники флигель-адъютант Боголюбов и Филиппов и подполковник Шнеур для участия в проведении новых границ между Турцией и Россией в Малой Азии, между Турцией, Сербией и Болгарией, между Болгарией и Восточной Румелией, между последней и Турцией – на Балканском полуострове.

Число уполномоченных от прочих держав, подписавших Берлинский трактат, было еще значительнее. Константинополь кишел иностранными уполномоченными. Не было недостатка и в добровольных радетелях о спасении Оттоманской империи с венгерцем Клапкой во главе (главой восстания венгров в 1848 году), представлявших султану самые фантастические проекты.

Первые месяцы после войны наибольшее влияние на самого султана и его министров имел английский посол Лайярд, сам убежденный туркофил, кроме того, вдохновляемый главой английского кабинета лордом Бигонсфильдом и еще более сэром Эльджерноном Бортвиком, собственником и редактором торийского органа газеты «Морнинг-Пост», дважды приезжавшего в Константинополь и оба раза приветливо принятого султаном.

Мы, военные, конечно, ближе всего сходились с военными комиссарами, при чем сразу обозначилась двойственность отношений между нами и иностранцами.

В частной жизни все они, особенно англичане, охотнее всего общались с нами, часто проводили с нами вечера. В заседаниях же комиссий при обсуждении вопросов, от важных до мелочей, все дружно шли против нас, и соглашения достигались с большим трудом и проволочкой времени.

Турецкое правительство явно благоволило иностранцам, искало у них поддержки. Население столицы, особенно турки, относилось к нам доброжелательно, а бывшие у нас в плену офицеры и солдаты дружелюбно высказывли благодарность за доброе к ним отношение в России.

Симпатии военнопленных к нам высказывались настолько ярко, что последовало распоряжение немедленно всех бывших в плену в России уволить в запас, выдав каждому в счет жалования по меднидие, то есть по 20 пиастров (тогда на наши деньги – около рубля восьмидесяти копеек).

Жалованье войска не получали уже несколько лет, причем офицеры, в зависимости от чинов, получали натурой двойной или выше солдатский паек, а семьям офицеров выплачивались деньги: четвертая часть жалованья, причитавшегося главе семьи. И только раз в году, когда наступал праздник Байрама, всем состоявшим на правительственной службе выдавался месячный оклад полностью.

Когда состоялось увольнение военнопленных в запас, многие из них стали приходить к нашему генеральному консулу, иногда собираясь целыми толпами во дворе генерального консульства, и просить его ходатайства, чтобы им было выдано все заработанное за время их служения.

Оригинальную картину представляло расположение нашей армии под Константинополем.

Впереди всех войск, на берегу Мраморного моря, в Сан-Стефано, стоял штаб главнокомандующего, отделенный от турецких войск лишь сторожевым охранением, причем линии охранений обеих сторон местами сходились.

Отступая несколько верст, стояли биваками войска Гвардии и дальше 8-го и Гренадерского корпусов. Так что, направляясь в войска, приходилось проезжать через мост, на одном конце которого стоял наш караул, на другом турецкий, и часовые обоих караулов отдавали честь.

Жизнь в Сан-Стефано тянулась крайне однообразно. Все свободное время проводилось или в театральном ресторане, или в купальне, а вечерами шли в театр или в сады «Конкордия» и «Боскет».

Сад «Конкордия» представлял собой кафе-шантан, в котором играл отличный в оркестр из Вены и выступали шансоньетные певицы, за вход платили франк.

Сад был постоянно переполнен военными, среди которых появлялись дамы из артистического мира, но большого оживления не замечалось. Только под конец выдался один особенно оживленный вечер.

В середине августа 1878 года началась посадка войск на суда для отправления в Россию.

В Сан-Стефано прибыл командир 8-го корпуса, всеми чтимый и любимый защитник Шипки Федор Федорович Радецкий. После обеда у главнокомандующего, когда мы все его окружили, Федор Федорович, побеседовав с нами, сказал:

– Идемте в «Конкордию».

Сад был переполнен, и Федор Федорович, сев в середине первого ряда, подпевал артисткам и каждой подносил букет. Последние недели две на афише стало появляться имя артистки Фанни, печатавшееся крупными буквами, и в эти дни взималась двойная плата за вход. Но когда подходила ее очередь петь, выходил господин во фраке и извинялся, что она по болезни выйти не может. Обычно офицеры добродушно относились к этому, и Фанни продолжала оставаться мифической личностью.

Но в этот вечер расшалившееся офицерство, выслушав обычное заявление, не удовлетворилось им и начало громко вызывать: «Фанни, Фанни»! Напрасно хотели продолжать представление, вызовы не умолкали. Вдруг поднялся комендант главной квартиры и громко заявил:

– Господа, удостоверяю, что Фанни действительно больна.

В ответ раздались неистовые аплодисменты и крики. Взбешенный комендант приказал закрыть сад. На это все в один голос: «Деньги назад»! Комендант стушевался и все оставались в саду до полуночи, когда за генералом Радецким пришел катер с «Москвы», и его торжественно, с факелами проводили на пристань, а оттуда на лодках до самого крейсера.

В опере тогда с успехом подвизалась молодая певица Рая Лари, настоящая фамилия которой была Котович.

Когда офицеры узнали, что у нее не хватает средств на окончание музыкального образования в Италии, сделали подписку, и на ее бенефис вместо обычных цветов и подарков ей поднесли деревянную, круглую, лукутинской работы чашу, горой наполненную полуимпериалами.

Но лучшее удовольствие заключалось в купании в Мраморном море. Песчаный грунт, температура воды уже в мае до 18 градусов, а в середине лета до 22, бывало, не наплаваешься.

И летом же 1878 года, когда наша армия еще стояла под Константинополем, английский посол Лайард подал султану меморандум, в котором, высказывая готовность Англии прийти Турции на помощь в ее тяжелом положении, между прочим указал, что обеднение Турции во многом зависит от обеднения ее малоазийских владений, когда-то богатейших в мире земель, а ныне запустевших, страдающих от отсутствия твердой власти на местах и благоустроенных путей сообщения, от разбоев, ставших постоянным явлением в этих благословенных землях. Чтобы восстановить там порядок и производительность, Англия согласна дать необходимые денежные средства на проведение железнодорожного пути от начального пункта турецких железных дорог на берегу Малой Азии – города Конии – на Багдад и до Персидского залива. Другой путь от той же Конии – в северном направлении на Амассию-Эрзерум. Для возможности же доведения постройки этих линий до благополучного конца и безопасности их эксплуатации, турецкое правительство должно уступить в пользование общества, которое будет строить дорогу, полосу земли в сто километров ширины вдоль всего пути, с правом строить блокгаузы, где признает нужным содержать в них гарнизоны и дать право на разработку недр земли во всей отчуждаемой полосе.