От большинства бессмертных богов люди получали мало пользы. Наоборот, зачастую небожители только вредили: Зевс — опасный обольститель земных дев и яростный метатель молний, которыми он распоряжается совершенно непредсказуемо; Арес — подстрекатель войн, воплощенное зло, губитель всего; Гера, теряющая всякое понятие о справедливости, когда ослеплена ревностью, а чувство это, надо сказать, терзает богиню неотступно; Афина тоже зачинщица войн и обладательница грозного искрящегося копья, которое она пускает в ход так же импульсивно и безрассудно, как Зевс-громовержец — молнии; Афродита, пользующаяся своими чарами в основном для обольщения и обмана. Да, они прекрасны и блистательны, об их деяниях сложены захватывающие мифы, однако даже тогда, когда боги не причиняют откровенного вреда, они все равно своенравны и ненадежны, и без них смертным, по большому счету, жилось бы легче.

Лишь двое богов вели себя принципиально иначе и могли считаться лучшими друзьями людей — богиня плодородия Деметра (римская Церера), дочь Кроноса и Реи, и бог виноделия Дионис (он же Вакх). Старшей из двух, естественно, была Деметра. Зерновые культуры начали выращивать намного раньше, чем виноград. Первое возделанное поле ознаменовало переход к оседлой жизни, но до виноградников было еще далеко. Вполне закономерно, что божественной силе, способствующей всходу семян, древние приписывали женскую природу. Мужчины охотились и воевали, поэтому забота о земле ложилась на женщин: они пахали, сеяли, жали, чувствуя, что только женское божество может лучше всего понять их труд и помочь. Они отвечали доброй покровительнице таким же пониманием и, обходясь без кровавых жертв, которые приносили мужчины другим богам, славили свою богиню каждодневными скромными делами на благо урожая. Ее именем освящались посевы — «священные зерна Деметры»[76]. Под ее защитой находился ток, где молотили зерно. И пашня, и ток были ее храмами, которые она могла посетить в любую минуту. «…ветер плевы рассевает по гумнам священным, / Жателям, веющим хлеб, где Деметра с кудрями златыми / Плод отделяет от плев, возбуждая дыхание ветров, / Гумны кругом под плевою белеются…»[77]. «Если бы мог я ей снова на кучу / Полной лопатой ссыпать зерно! И, смеясь благосклонно, / Той и другою рукой обняла б она мак и колосья», — восклицает жнец[78].

Важнейшие ее празднества, разумеется, проводились после сбора урожая. Поначалу это наверняка был просто день благодарения, когда первый хлеб, выпеченный из свежесобранного зерна, люди преломляли и с почтением съедали, вознося благодарственную молитву богине, от которой они получили этот самый лучший, жизненно необходимый дар. Со временем незатейливый обряд перерос в таинственный культ, о котором мы мало что знаем. Пышные сентябрьские празднества проводились раз в пять лет, но продолжались целых девять дней. Этот период считался священным. Все обычные дела откладывались. Устраивались шествия, жертвенные подношения богине сопровождались танцами и песнопениями, все веселились и ликовали. Эта часть торжества, открытая и массовая, описана у многих авторов. Но основная церемония, проводимая во дворе храма, не предавалась огласке никогда. Ее участников связывал обет молчания, который они свято блюли, поэтому мы располагаем лишь обрывочными сведениями о происходившем.

Главный храм Деметры находился в Элевсине, городке в окрестностях Афин, поэтому совершавшиеся там священнодействия назывались Элевсинскими мистериями. Весь эллинский мир, а потом и римский относился к ним с величайшим пиететом. Цицерон за столетие до Рождества Христова называл их «мистерии, благодаря которым мы, дикие и жестокие люди, были перевоспитаны в духе человечности и мягкости, были допущены, как говорится, к таинствам и поистине познали основы жизни и научились не только жить с радостью, но и умирать с надеждой на лучшее»[79].

Несмотря на свой возвышенный, сакральный характер, мистерии сохранили следы тех первичных народных обрядов, из которых возникли. В одном из дошедших до нас скупых описаний сказано, что в торжественный момент молящимся демонстрировался «колос, срезанный в тишине»[80].

Никто не знает точно, как и когда рядом с Деметрой в Элевсине обосновался бог виноделия Дионис, которого Пиндар славит как «кудрявого сопрестольника Деметры, гремящей в медь»[81].

Совместное их почитание вполне естественно — оба они божества добрых даров земли, присутствие обоих ощущается в таких простых, будничных, но жизненно важных домашних делах, как преломление хлеба и питье вина. Праздник урожая — это торжества и в честь Диониса, потому что именно тогда начинали давить собранный виноград.

Однако не всегда Дионис был беззаботным весельчаком, как и Деметра не всегда воплощала солнечное летнее счастье. Оба знали не только радости, но и горести. Это тоже сближало и объединяло их. Они страдающие боги. Другим бессмертным долгие печали неведомы, ведь на Олимпе, «где ветры не дуют, где дождь не шумит хладоносный, / Где не подъемлет метелей зима, где безоблачный воздух / Легкой лазурью разлит и сладчайшим сияньем проникнут; / Там для богов в несказанных утехах все дни пробегают»[83]. Их вкус услаждают нектар и амброзия, слух — чарующая звонкоголосая Аполлонова лира и пение муз, взоры — «пламенно-быстрая и сладостно-томная»[84] пляска харит в компании Гебы и Афродиты, а вокруг разливается сияющий свет. Только два бога земли обречены испытывать настоящую, глубокую боль.