– Больше похоже, что ты себя раскрашиваешь.

Лили стояла перед мольбертом, густо покрытая разноцветными каплями. На ней была длинная футболка, прикрывавшая задницу (правда, там же и заканчивавшаяся), и я не мог отвести взгляда от ее ног, где было меньше краски, чем на верхней половине туловища. Ноги были удивительно длинными и гладкими – я еще не видел такой длинноногой девчонки. Мне вдруг захотелось подхватить Лили на руки и проверить, сможет ли она скрестить ноги за моей спиной.

Я спохватился, только когда она сказала:

– У тебя капает.

Я вытаращил глаза.

– Чего?!

Она улыбнулась и кивнула на мою тарелку. Оказывается, я держал ее криво, и молоко капало мне на обувь.

– Блин, – я поспешил выровнять тарелку.

Лили засмеялась. Господи, какая красивая девчонка! Длинные черные волосы, загорелая кожа – посреди зимы-то! – и огромные карие глазищи. И еще Лили была высокой, всего на несколько дюймов ниже меня. С восьмого класса, когда за лето я вырос на четыре дюйма, большинство девчонок не доставали мне даже до плеча, а Лили доставала. Отчего-то это казалось правильным, что она такая высокая, будто она и должна была выделяться из всех девчонок в школе.

Встряхнув головой, чтобы привести в порядок мысли, я спросил:

– А моя мать знает, что ты тут рисуешь? Автобус через пятнадцать минут!

Лили сморщила нос:

– Какой автобус?

– Ну как же, школьный! Уже семь часов!

– Утра?

Тут уже я растерялся.

– Ну а чего же еще? Или ты думала, сейчас ночь?

– Да. Значит, я рисовала всю ночь и забыла о времени… – Лили пожала плечами. – Со мной бывает.

Я переступил порог и обошел мольберт.

– Ты сама нарисовала?

– Да, только это плохо.

Я вытаращил глаза. Абстракция на холсте с какими-то переплетающимися цветами выглядела достойной музея (по-моему).

– Это ты не видела, какую фигню я выдаю на уроке рисования.

Лили улыбнулась, и у меня снова перехватило дыхание.

– Мама однажды возила меня на Гавайи. Там удивительные, невероятные цветы… Я люблю рисовать только цветы. – Она повела плечом. – Это у меня такая одержимость. Я всем своим цветам даю имена. Это вот Лейлани – на гавайском диалекте «райский цветок» и «божье дитя». Там это популярное имя. Мою бабушку звали Ива, мать – Роза, а я – Лили. Сплошная природа. Если у меня когда-нибудь будет дочка, я назову ее Лейлани.

Ого! У меня по спине даже мороз пробежал. Я тоже собирался назвать будущих детей именами цветов, только думал не о детях Лили, а о наших общих детях.

– Лейлани, – повторил я. – Звучит.

Лили закрыла глаза и глубоко вздохнула.

– Лей-ла-ни… Скажи, красиво?

– Ты тоже красивая, – вырвалось у меня. Ну, не совсем вырвалось – я всего лишь констатировал правду, просто я не ожидал, что скажу это сейчас.

Лили положила кисть на мольберт, обтерла руки о футболку и подошла ко мне вплотную, нарушив личное пространство. Волоски у меня на теле поднялись, ладони тут же вспотели. Да что за чертовщина со мной творится? Я и раньше флиртовал с девчонками, но рядом с Лили меня просто начинало трясти.

Приподнявшись на мыски, Лили нежно поцеловала меня в щеку.

– Кажется, это первая приемная семья, где мне понравится.

«Мне тоже понравится, если тебе у нас понравится», – подумал я.

Айрленд

– О, отлично, еще не начали, – запыхавшаяся женщина в сером костюме села рядом со мной за длинный стол. – Я слышала, он ярый ревнитель пунктуальности.

– Грант? – уточнила я.

Она неодобрительно нахмурилась.

– Мистер Лексингтон.

Ну да, мистер Лексингтон. Будучи просто молодым человеком, с которым я собиралась закрутить, он был Грантом, но теперь снова стал мистером Лексингтоном.

– Заходила его секретарша, он опаздывает на несколько минут, – объяснила я.

– Слава богу, – женщина с облегчением улыбнулась. – Мне дочки позвонили, пришлось побыть арбитром в споре за щетку для волос… – Она подала руку. – Я Эллен Пассман, главный бухгалтер из финансового отдела.

Я пожала ей руку.

– Айрленд Сент-Джеймс, ведущая новостей. Можно Ричардсон, это мой рабочий псевдоним.

– О, я вас знаю, я обожаю вашу передачу!

Я улыбнулась.

– Спасибо.

– Меня эта новая инициатива с комиссией привела в восторг, жаль только, что о совещании сообщили в последнюю минуту. Сейчас конец месяца, в бухгалтерии горячая пора…

Любопытно, как эта комиссия с ходу образовалась после звонка Гранта. Я не могла избавиться от абсурдной мысли, что свой «благоприятный климат» он придумал прямо во время разговора со мной. Это, конечно, нелепо и попахивало чрезмерным самомнением, однако догадка не давала мне покоя.

– Когда вас пригласили? – осторожно спросила я.

– Сегодня утром, а вас?

– Несколько дней назад. Вы получили повестку собрания или какие-нибудь документы?

– Нет, ни строчки.

Атмосфера в кабинете изменилась, и я, еще не повернув головы, поняла, кто вошел. В дверях стоял Грант Лексингтон и вице-президент компании, руководитель отдела новостей Кейт Бентон, начальница моего начальника – и сестра Гранта. Он оглядел комнату, и его взгляд зафиксировался на мне, будто он нашел то, что искал. Ерунда какая-то.

Взгляд был настолько пристальным, что я заерзала на стуле.

– Простите, задержался, – объявил он. – Спасибо всем, что откликнулись на наше приглашение. – Он повернулся к сестре. – Кейт вы, конечно, знаете, она вице-президент нашего телеканала…

Участницы совещания принялись благодарить мистера генерального. Я промолчала, наблюдая за происходящим. За столом оставалось несколько свободных мест – во главе стола, на противоположном конце с моей стороны, напротив меня и слева от меня. Без единого слова Кейт двинулась к свободному месту через несколько кресел от меня. У меня возникло ощущение, что Грант Лексингтон автоматически занимает место председателя в каждом кабинете, где появляется.

Но тут он меня удивил. Грант отставил стул во главе стола и жестом пригласил сестру присесть:

– Кейт.

Очень удивленная, Кейт Бентон тем не менее вернулась и села, где предложено. Грант расстегнул пиджак и уселся рядом со мной. Устраиваясь, он подался ко мне и шепнул:

– Рад вас видеть, Айрленд.

Я кивнула. Никто из присутствующих вроде бы не счел это странным – мало ли, что генеральный директор сел рядом со мной, придвинув стул в мою сторону. Я надеялась, что никто не обратил внимания, как у меня голова пошла кругом от запаха Гранта: он пахнул чистотой, но с горьковатой мужской ноткой.