– В соответствии с конституцией президентом Союза Советских Социалистических Республик избран Николай Иванович Рыжков, – раздалось под сводами дворца.

В микрофоны ударила волна звуков. В ней слились аплодисменты и крики «Ура!», разрозненные возгласы «Позор!» и дробный топот сотен ног. Вместо счастливого победителя режиссер трансляции почему-то крупным планом показал проигравшего кандидата.

Генеральный секретарь смотрел на дальнюю часть амфитеатра – или, может быть, просто в пространство перед собой. В его глазах за несколько секунд, пока не включилась другая камера, Алексей успел прочесть огромную усталость и что-то еще. Жалость? Презрение? План был слишком коротким для того, чтобы внимательно всмотреться в лицо Горбачева. На экране его сменил идущий к трибуне премьер – вернее, теперь уже президент Рыжков. Аплодисменты усилились.

Раньше всякий раз объявлению темы предшествовало острое высказывание лектора о дне сегодняшнем. Желающие мигом подавали свои реплики, и разгорался спор. На этот раз доцент Хомяков предложил садиться и мелом вывел на доске: «Внутренняя политика России в восьмидесятые годы XIX века». Поставил двоеточие и приписал еще одно слово: «контрреформы».

Староста первой группы Аня Фёдорова не вытерпела и за всех спросила:

– Павел Витальевич, а что дальше будет?

Доцент двумя пальцами поправил очки.

– В каком смысле дальше?

– Ну, без Михаила Сергеевича?

Хомякову на вид было лет пятьдесят, и Алексей подумал, что в жизни историка уже случалось нечто похожее. Интересно, сколько ему исполнилось, когда товарищи из ЦК дружно проводили Хрущева на пенсию? Двадцать пять? Двадцать три? «Чуть больше, чем нам сейчас». А развенчание культа личности и его творца будущий доцент наверняка застал еще школьником14.

– Будем жить и выполнять свои обязанности, – ответил Хомяков без выражения в голосе.

Других вопросов не прозвучало, и полтора часа второкурсники слушали рассказ о том, как новый царь подверг ревизии дела своего предшественника-реформатора15.

– Последствия этой политики выпало исправлять уже другому главе государства, но через глубокий кризис, войну и революцию, – резюмировал лектор, после чего прозвенел звонок на перерыв.

Вторая пара должна была пройти там же. В коридоре, куда Гончаров вышел, чтобы размять ноги, его тронули за рукав.

– Пойдешь теперь в комитет комсомола билет сдавать? – спросил Жора Хлебников.

По тону Жоры и его круглому, с веснушками лицу нельзя было понять, шутит он или нет. Хлебников пожаловал сюда из далекой Кандалакши в Мурманской области, как будто нигде ближе к ней не было ни одного исторического факультета. Как истинного северянина его всегда отличали спокойствие и выдержка. Что касается сдачи билета, то о ней зашла речь недели две назад. Алексей действительно задумывался о возможности такого шага, ибо ему надоело платить взносы. Кормить структуру, о полезной деятельности которой он давно понятия не имел, казалось верхом абсурда. Вузовские активисты в последнее время ничем, кроме устройства дискотек и содержания видеосалона, кажется, не занимались.

«Помнит ведь», – отметил про себя Алексей.

– Я, пожалуй, подожду, – ответил он.

– Правильно решил. Перестройка окончена, – в своей традиционно невозмутимой северной манере заметил Жора.

– Будет нормализация, – встрял в разговор Саша Тарасов, который нигде не упускал шанса блеснуть эрудицией.

Кроме рекомендованных монографий, он постоянно норовил откопать в библиотеке что-нибудь особенное и подолгу сиживал в отделе редких книг, чьи полки хранили множество изданий с «ятями» и «ерами».

– Нормализация? – переспросил Гончаров.

– Рыжков трижды повторил это в речи после присяги, а перестройку не упомянул ни разу, – сообщил Саша. – Я приемник слушал через наушники, пока на лекции сидел.

– В Чехословакии была своя нормализация в шестьдесят восьмом16, – припомнил Жора. – Если я ничего не путаю.

– А вот такие параллели лучше не проводить, – назидательно произнес, неслышно подойдя к ним сзади, Олег Большаков.

– Блин, ну ты крадешься! – вздрогнул Алексей.

– Пограничник всегда в форме.

– Наверное, и собеседования не будет, – сказал Тарасов.

– Какого собеседования? – Гончаров после прямой трансляции съезда пока туговато переключался.

– Ты, мой друг, напрасно оторвался от коллектива, – попенял однокурснику Олег. – В вузе идет конкурс за право стажировки в Англии.

– Оксфорд или Кембридж?

– Между прочим, Ноттингем. Иронии тоже не надо.

– И с нашего факультета берут?

– Ровно одного человека.

Алексей скептически усмехнулся.

– Тогда не про нашу честь. Поедет чей-нибудь сын, зять или внучатый племянник.

– Ох, Лёша, Лёша… Умный ведь человек. Стань и ты зятем, если в племянники не попал, – посоветовал бывший младший сержант пограничных войск КГБ СССР.

Глава третья

15 марта 2005 года, вторник

– А где вы были в марте девяностого?

Денис повернулся лицом к соседу. Мужчина в зимней куртке с капюшоном глядел на него с улыбкой, но при желании в его глазах можно было различить оттенок грусти.

– Работал по распределению.

– На периферии?

– Нет, в Агентстве печати «Новости».

– Ого! – в голосе мужчины прозвучало удивление. – Круглый отличник и ленинский стипендиат?

Беляев покачал головой.

– Ленинскую стипендию дали другому. Зато я остался в столице.

– Простите, сразу не представился. Виктор Васильевич, – человек в зимней куртке дотронулся рукой до козырька меховой фуражки.

– Денис Владимирович, – ответил журналист-международник.

Они стояли рядом на краю Пушкинской площади, напротив редакции «Известий». Возле памятника поэту шла акция, названная «митинг-пикет». На полноценный митинг с большим количеством участников ее организаторам не дали согласия. Мосгорисполком в лице его председателя товарища Лужкова одобрил сбор не более трехсот человек, чтобы не создавать помех транспорту и пешеходам.

Согласно поданной заявке, акцию посвятили пятнадцатой годовщине «красного реванша». Из-за этой формулировки заявители долго препирались с юристами исполкома. Юристы указывали на то, что имеет место разжигание социальной розни, а организаторы твердили, что определение носит историко-просветительский характер. В конце концов, Лужков плюнул и согласовал бумагу в первоначальном виде.

– Как вам это всё? – спросил Виктор Васильевич, кивая в сторону митинга-пикета.

– Можно было дать им собраться в любом составе, – заметил Денис. – Союз не рухнул бы.

– Пятнадцать лет назад такой уверенности не было.

– У кого не было?

–…агрессивно-послушное большинство бросило вызов перестройке! К огромному сожалению, тогда демократические силы были разобщены и не имели яркого лидера, – взахлеб кричал в мегафон один из участников.

Привозить на площадь звукоусиливающую установку горисполком тоже запретил.

– У меня не было. Наверное, у вас тоже. Или нет?

Денис пожал плечами.

– Сейчас трудно сказать. Потом очень много событий произошло.

– Вы ушли от прямого ответа, но в то же время не озвучили официальную версию, – опять улыбнулся загадочный Виктор Васильевич.

– А я не официальный спикер МИД или Кремля.

– Дайте угадаю, – мужчина задумался на секунду. – Вы из этого здания.

Он указал на «Известия». Журналист хмыкнул.

– Следили за мной, что ли?

– Случайно увидел, как вы