— Что же в этом безумного, винг-коммандер? — спросил Максим. — Она привлекательна, я — чертовски привлекателен, чего время терять? — он улыбнулся, вспомнив сцену из советского фильма, цитату из которого он произнес[6].

— Ты что, не знаешь? — удивилась штурмовик. — Ах, да, ты же не общаешься с пилотами. Что ж, слушай. У Вишевой был муж, военный летчик. Она тогда еще крылом командовала. Летали вместе на задания, в одном из них он и погиб, а она вернулась без царапины на планере. Долго горевала, летала, мстила… и наконец, нашла себе другого. Красавец был — веселый, бесшабашный. В полку его любили… Чардуш разбился при посадке. Он получил ракету в центроплан, но дотянул до аэродрома, хоть знал, что это бесполезно. Катапульта сдохла, фонарь заклинило, шанс уцелеть при посадке практически нулевой… Но рация работала. Он говорил с ней до самого удара о бетон, не стесняясь, называл ее своей любимой, единственной и желанной… — женщина вздохнула. — В эфире все молчали, понимая, давали попрощаться. Она же отвечала, убеждая: он справится… Чардуш не сумел — сгорел в машине. Когда достали из кокпита тело, поразились. Был маленький и скрюченный, как младенец. Весь черный… Хоронили в маленьком гробу.

— Не знал, — Максим смутился. Сведения о Вишевой, полученные от летчицы, противоречили услышанному от майора контрразведки. — Извините винг-командер. Что было дальше?

— Расскажу, но ты не обсуждай ни с кем. У нас такое не поймут.

— Клянусь. Я не такой пустоголовый, как кажусь.

Летчица с разочарованием глянула на свой пустой бокал и отставила его.

— Вишеву отстранили от командования, отправив в Панкию на переподготовку. А после дали корпус с одним с условием: не летать самой. Но здесь она сама себе хозяйка. У нее есть личный Гладиатор, числится за моим первым сквадроном. Раз в неделю идет с нами обязательно. Воюет хорошо и осмотрительно. Но зареклась: больше никаких мужчин. До окончания войны ни с кем. Считает, что на ней проклятие лежит — ее мужчины гибнут.

— Когда она закончится, война? — вздохнул Максим. — Не видно ни конца, ни края. По телевизору талдычат об окончательной победе над Союзом, но о сроках — ни гу-гу. Ты знаешь их?

— Хрен знает, — усмехнулась летчица, — забудь. На эту тему лучше промолчать. Поговорим о Вишевой. Ведь ей всего-то тридцать три. Карьеру сделала как никто из женщин в ВВС. Но личная жизнь не удалась.

Она вздохнула, и Максим сообразил, что разговор окончен.

— Мэм! Эль кончился, но я налью тебе чего покрепче. Есть у меня бутылочка в запасе.

— Но-но! — винг-коммандер погрозила пальцем. — У меня мужчина есть. Пусть он не миллионер, не кинозвезда и не умеет дергать ножкой, но я его люблю. Не обижайся. Еще раз спасибо. За эль, за развлечение — ты посмешил нас от души. Но Вишеву не трогай. Тогда тебя не Драконы, а наши сами растерзают.

Тот вечер, душевный разговор с винг-коммандером — женщиной еще более суровой, чем Вишева, получился переломным. Пусть Борюша пока не приняли в свой круг, не звали в бар в ближайшем городке, но перестали игнорировать. Пилоты не держались отчужденно с новичком, охотно отвечали на вопросы, когда их Борюш задавал, и вообще вели себя с киноактером дружелюбно. Что более на это повлияло — зачет на Рейнджере или халявный эль с концертом, Максим не знал и не заморачивался.

Буквально через день пришли сообщения об обострении боев на южном фронте. Гоблины Союза наступали, продавливая оборону. Боевые вылеты назначались ежедневно, количество посадок, увы, не совпадало с количеством взлетов. Образовалась дырка и в строю звена Савиша. Но вышестоящее начальство было непреклонно: пока Борюш не закончит полный курс на Рейнджере, в боевой полет не выпускать.

Максима это злило. Пилоты гораздо худшей квалификации, прибывая в Тангшер со сданными экзаменами и допуском к полетам — бог знает где и как полученным, дружно отправлялись на убой. Звучал сигнал тревоги, летчики, затянутые в компенсационные комбинезоны, занимали места в кабинах и летели на восток. И только Борюш отправлялся на безопасный запад — отстреливать учебные ракеты по мишеням, а после потом поливать их из четырех пушек.

Вечером он стеснялся заходить в столовую. Там угрюмо двигали челюстями парни и немногочисленные женщины, прилетевшие из пекла. Он, гордый победитель фанерных танков, пробирался за свой стол и быстро ел, стараясь не отсвечивать и поскорей свалить.

Вишева летала — на передовую и за линию огня. А вечерами в храме называла имена тех, с кем больше не разделит ужин. Везло, что здесь пока еще не изобрели носимых комплексов типа «Стингер». Иначе бы потери стали ужасающими — зенитное прикрытие в войсках Союза было не везде, к тому же специальное звено из Гладиаторов его уничтожало первым делом. Все равно штурмовиков сбивали — обычно Рейнджеров, но попадало и Гладиаторам.

Но, несмотря на интенсивную работу авиации, — такую, что основательно пустели склады с ракетами, войска Союза приближались. И если раньше летчики Тангшера использовали аэродром подскока, то теперь он был в досягаемости наземной артиллерии Союза. Да и нужды в нем больше не имелось. Штурмовики взлетали и неслись к врагу. Тот тоже навещал аэродром — все чаще и наглее. Большими силами.

…Когда в наушниках пропел сигнал воздушного налета, Максим был в воздухе на полпути до полигона. Продолжать полет? Формально — его тревога не касается, он вообще не при делах. Штурмовик не предназначен для отражения атак на аэродром. К тому же Борюш не допущен к боевым вылетам.

«Я же медийная кинозвезда, — подумал про себя Максим. — На днях прибудет съемочная группа — делать репортаж о подвигах Борюша, скромно не заметив, что самолет героя не залетал ни разу восточнее меридиана, пролегающего через Тангшер. Мероприятие санкционировано командованием ВВС. Отменить его может только смерть киноартиста. Хотя… Снимут о геройской гибели, с них не убудет».

Хрен вам! Никто не собирается жить тут вечно. Пуск! Учебные ракеты воздух-земля вспахали песчаный холм. Рейнджер выписал вираж, и лег на обратный курс.

…Когда налет закончился, коммандер приказала доставить нарушителя приказа к ней в кабинет. Под конвоем, если нужно — в кандалах. Вишева кипела и выглядела соответственно. На Земле ее приняли бы за сицилийку, предводительницу местной коза-ностры, сорвавшуюся с резьбы и готовую своими руками пришить солдата своей банды.

— Какого… — дальше последовал отборный мат, звучавший сочнее, чем у оружейника, уронившего патронный ящик на ногу. В переводе на литературный панкийский, коммандер интересовалась, какого мужского органа пилот самовольно изменил траханый полетный план и в гордом одиночестве бросился на четверку гребаных Драконов, при этом едва не накрывшись женским органом. Соскучился по трибуналу? Так она свидание ему устроит!

Максиму стало неуютно. Столь разъяренной он Вишеву еще не видел. Лютует Вишенка! Надо снизить градус начальственного гнева.

— Мэм! В законах Панкии есть норма о необходимой обороне. Ее использовали адвокаты, отбивая многочисленные иски в мой адрес. Гражданин вправе нарушить что угодно для защиты себя и своих близких от нападения преступника, — нарушитель врал вдохновенно, искренне надеясь, что такое в законах Панкии найдется. — Гоблины Союза — военные преступники, и этот факт неоспорим. Военнослужащие базы Тангшер — моя семья. Отдай меня под трибунал и сразу угадай его решение, если делом займутся адвокаты Борюша. Ведь я богат, и заплатить могу им, если пожелаю, миллион. Землю будут рыть! В самом худшем случае меня переведут на другую авиабазу — только и всего.

— Ты козыряешь деньгами, птенец ощипанный? Вонючий пидарас!

Оскорбления он пропустил мимо ушей.

— Ты не права, мэм! Есть и другое обстоятельство. Через пару дней прибудет банда телевизионщиков, отправленная командованием ВВС. Их задача рассказать о подвигах Борюша. Никакие связи тебе не помогут отменить визит. И не удастся скрыть, что я на допотопном аэроплане завалил Дракона.

— И где? Над вражескою территорией!

— Вот именно, — сказал Максим. — Иначе ты отдала бы победу зенитчикам.

Коммандер вздохнула.

— Пойми же, идиот ты хренов. Ты пока не летчик и не боец. Ты — ВИП-клиент. Моя задача превратить киноактера в славного героя, которым будут восхищаться. Если б ты погиб, без допуска к боям, до этого бы непременно докопались. Чтоб я сказала репортерам?

— Пока живой, сам с ними разберусь, — стоявший навытяжку с клешнями за спиной, лейтенант слегка расслабил позу. — Поверь мне, опыт многолетний. Теперь о главном. Ты не боишься летать и штурмовать позиции врага, рискуя не вернуться. Начальство, которое тебе все это запретило, в грош не ставишь. А сейчас трясешься из-за неприятностей, благополучно просвистевших мимо носа? Объясни, что я такого сделал?

Вишева ответила не сразу. Как в первый день знакомства, она еще не расшнуровала противоперегрузочный костюм, выгодно подчеркивающий ее фигуру с узкими по-мальчишески бедрами. Именно