В 1961 году при непосредственном участии одного из самых известных писателей тех лет Константина Паустовского вышел альманах «Тарусские страницы». Он объединил под своей обложкой стихи Марины Цветаевой (явившиеся откровением для советского читателя), материалы о Всеволоде Мейерхольде (расстрелянном два десятилетия назад), первую публикацию Надежды Яковлевны Мандельштам (под псевдонимом Н. Яковлева), очерк Фриды Видгоровой (будущей хронистки суда над Иосифом Бродским), повесть «До свидания, мальчики!» Бориса Балтера, стихи прежде почти не публиковавшегося, но уже отбывшего сталинскую ссылку Наума Коржавина, а также стихи малоизвестных тогда широкому читателю Бориса Слуцкого, Давида Самойлова и молодого еще Владимира Корнилова.

Но при всем обилии новых талантов самыми популярными, самыми знаковыми фигурами поколения, способными собирать на свои выступления многотысячную аудиторию, были молодые поэты Роберт Рождественский, Белла Ахмадулина, Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский и не такой уж молодой, прошедший Отечественную войну Булат Окуджава, песни которого пела вся страна. Именно в таком порядке расположил их имена Василий Аксенов на странице, открывающей книгу первую его последнего романа «Таинственная страсть». Имя молодого прозаика Василия Аксенова конечно же тоже входило в шестидесятые годы в этот перечень имен.

В романе все они предстают под другими именами: Роберт Рождественский – Роберт Эр, Белла Ахмадулина – Нэлла Аххо, Евгений Евтушенко – Ян Тушинский, Андрей Вознесенский – Антон Андреотис, Булат Окуджава – Кукуш Октава, сам автор предстает под именем Ваксона. Как заявлено в предисловии, автор «вовсе не старался прикрыться этими живыми масками» от возможных упреков в неточности или недостоверности, а только «лишь норовил расширить границы жанра», «дать больше воздуха», сохраняя при этом «художественную правду, которую не опровергнешь»[58].

Строфы названных поэтов (по одной из стихов каждого) составляют пятичастный эпиграф к последнему аксеновскому роману. Этим задана тема содружества, сотворчества, товарищеского единения. Так оно и было в жизни в начале шестидесятых. Необходимость такого единения и взаимной поддержки заявлена в одной из начальных глав романа в ночном разговоре Ваксона с Робертом Эром. Ваксон вспоминает, что сказал ему старик гадальщик во время недавней поездки по Японии. Собственно, не слова гадальщика, говорившего по-японски, а то, что Ваксону перевели во время сеанса: «…он (старик. – В. Е.) видит, как ты со своими друзьями идете ночью по тропе в лесу. И лунные цветы „хаши“ трепещут на ваших одеждах. Он говорит, что, пока вы идете вместе, все будет в порядке. Вам надо быть вместе, иначе все рассыплется в прах…»[59]

Они действительно были тогда вместе: на вечерах в Политехническом, на многотысячных вечерах в Лужниках, в отстаивании своей творческой свободы в советской прессе, в конфликтах с редакторами советских подцензурных журналов. Были вместе и на волне славы, и под перекрестным огнем критики идеологов социализма. Им необходимо было быть вместе, потому что всякие Грибочуевы, Бандерры Бригадски, Корнейчучины, Кычетовы и прочие закоренелые сталинисты не собирались сдавать свои командные позиции в литературе, в штыки встречали каждое живое слово.

Какую ненависть и злобу вызывали у приверженцев соцреализма молодые аксеновские герои дают почувствовать страницы, повествующие о встрече Хрущева с творческой интеллигенцией в Кремле (глава «1963, март. Кремль»).

Там слово взяла коммунистка Бандерра Бригадска (Ванда Василевская), которая только что вернулась из социалистической Польши, и вот польские товарищи жаловались ей, что некоторые молодые писатели из СССР мешают им строить социализм. Свердловский зал Кремля, в котором происходила встреча, немедленно взорвался криками: «Позор! Позор! Позор!» А когда Бандерра назвала имена: это поэт Андреотис и прозаик Ваксон печатались в польском журнале «с ревизионистским душком», «зал возмущенно рявкнул, будто лев, у которого пара сорок похитила из клетки кусок мяса», а затем «радостно взвыл: „Андреотис! Ваксон! Позор! Покарать оных! Совсем не русских! Откуда такие взялись?! Изгнать оных! Изолировать!“»[60].

После устроенного Хрущевым грубого разноса в Кремле Андреотиса и Ваксона, оказавшихся в ресторане ЦДЛ, окружают друзья: здесь и Эр, и Тушинский, и Кукуш Октава, и Гладиолус Подгурский (Анатолий Гладилин), и Турковский (Андрей Тарковский), и Генри Известнов (Эрнст Неизвестный), и Энерг Месхиев (Марлен Хуциев). Они держатся вместе, и, значит, борьба продолжается.

Борьбу с новым ревнители коммунистических устоев вели не только в зале Кремля, не только в редакциях журналов и газет, куда несли свои статьи и произведения молодые шестидесятники. Борьба с новыми веяниями велась и на курортах, в частности в Коктебеле, где располагался писательский дом отдыха и где собирались вместе герои аксеновского романа.

Об этом повествуется в главе «1964, август. Шорты»:

«Сезон 1964 года был довольно накаленным по части шортов. Всех прибывающих сурово оповещали: на набережной никаких шортов, только бруки Всякий, кто выйдет с пляжа не как положено, будет осужден за вызывающую форму одежды и весь отпуск проведет на исправительных работах с метлой.

Народ, особенно молодой и столичный, упорно сопротивлялся, потому что заметил в некоторых современных фильмах, что на Западе и по городу ходят в коротких. Одни в коротких, другие в длинных, кто как захочет»[61].

Отдыхавший в Доме творчества «мрачневецкий соцреалист Аркадий Близнецов-Первенец» (Аркадий Первенцев) опубликовал то ли в «Комсомолке», то ли в самой «Правде» фельетон о нравах в Коктебеле и, в частности, «о бородатых юнцах в шортах».

Местные власти распорядились задерживать молодежь в шортах, их увозили с набережной в милицейских фургонах. В Коктебеле развернулись нешуточные события, в которых приняли участие известные писатели, лауреаты Государственных премий и члены Секретариата Союза писателей. Противостояние завершилось поражением местных ретроградов:

«В тот же вечер на террасе дома Волошина поэт-юморист либерального крыла Лодик Ахнов (Владлен Бахнов) спел только что им самим сочиненную песню с посвящением боевому перу партии Близнецову-Первенцу

Все это Аксенов не сочинил. Песенку Бахнова, написанную будто бы от лица мракобеса Первенцева, с восторгом распевал в то лето (и еще многие годы спустя) весь Коктебель.