Последующие годы показали, что, несмотря на быстрое движение, момент был упущен, если он вообще существовал в природе. Иногда кажется, что все развивалось по логике хаоса, иногда думаешь, что существовал чей-то недобрый замысел.

Так или иначе, но „блестящую плеяду“ год за годом стали раздирать ссоры, столкновения самолюбий, хитрые уловки, которые долгое время никто не решался назвать предательством».[81]

О том же и в другой статье Аксенова тех лет, посвященной Булату Окуджаве. Вспоминая стихи Окуджавы:

Аксенов вновь возвращается к судьбе поколения.

Он пишет:

«С этой песенкой, возникшей, если не ошибаюсь, в середине шестидесятых, связано воспоминание об одном московском вечере, когда на сцене Клуба гуманитарных факультетов МГУ, что на Моховой, спонтанно собралась компания, по нынешним временам (1987 год. – В. Е.) совершенно немыслимая: Булат Окуджава, Иосиф Бродский, Евгений Евтушенко, Белла Ахмадулина, художник Олег Целков и ваш покорный слуга. Из шести участников трое находятся в эмиграции и не очень-то, мягко говоря, ладят друг с другом, а трое оставшихся не очень-то любят появляться вместе. Группа, или, как в песне поется, „цепочка“, давно распалась, если когда-нибудь существовала. Брешь, которой так вожделенно жаждал век, была великолепно нащупана, если в ней вообще была когда-то нужда. Внутри развалившейся группы остались только личные человеческие связи или антисвязи – иные привязанности и даже дружеские чувства, иные враждебности и даже брезгливость»[82].

Так и в романе Аксенова друзья, как уже сказано, постепенно расходятся в разные стороны.

Так оно и было. В письме Василию Аксенову в Америку от 15 января 1984 года Белла Ахмадулина писала: «Васька! Рассмешу тебя. Пришел режиссер, как люди говорят: благородный и не благополучный, Булат просил принять, иначе бы – не приняла. Я очень занеслась в моей отдельности. Да, я занеслась в моей отдельности, а его предполагаемый (уже начатый) фильм – о единстве поколения, о шестидесятых годах. Я сказала: валяйте, снимусь, но не с Евтушенко и Вознесенским, а с Аксеновым, Войновичем и Владимовым: мы и впрямь не разминулись. Баба-ассистент мне говорит: „Б. А., но ведь это – невозможно“. Говорю: вот и я о том же. А Борька[83] – еще был грубее и справедливей»[84]…

А Василий Аксенов весной 1986 года писал Белле Ахмадулиной: «Поразительная чувствительность сейчас развивается в этом цеху[85] при малейшем намеке на некоторую неполноценность репутации. „…Ну, вот и все, да не разбудит страх / вас беззащитных среди дикой ночи. К предательству таинственная страсть, / друзья мои, туманит ваши очи…“. (Даже „Грани“ отредактировали[86] в цитате „предательство“ на враждебность)»[87].

В июле 1986 года Аксенов вновь вернулся к волнующей теме: «Эта тема товарищества и предательства, тобой вздутая еще в 60-е, остается у нас, может быть, самой актуальной, несмотря на старение»[88]…

Не в этом ли идея романа: поколение предало само себя, не сумев сохранить человеческое и творческое единение в противостоянии бесчеловечной власти. Страх перед железобетонной властью и личные амбиции разъединили их.

Неизвестно, имелся ли у Ахмадулиной такой вариант выделенной Аксеновым строфы или точную рифму «власть – страсть» (вообще-то несвойственную поэтике Ахмадулиной тех лет) придумал он сам. Если это его вариант, то он лишь усилил тот смысл, что прикровенно звучал в ахмадулинской строке.

Верно отметил Александр Аничкин:

«В этом варианте обвинение брошено прямо – власти. Власть будит охваченных страхом людей посреди ночи. Хуже – рождает страсть к предательству, от которой мутится рассудок. Вольнодумцу, будущему диссиденту Аксенову это было близко – это раскрывало, что же происходит в обществе, что разъединяет отношения между людьми»[89].

Последнее предательство совершилось в 2009 году при выходе «Таинственной страсти»: издатели (семья Роберта Рождественского), пользуясь тем, что Василий Аксенов был уже безнадежно болен, бессовестно откорректировали его текст. Они выбросили из него четыре полноценные главы, компрометирующие, по их мнению, моральный облик Роберта Эра, чем лишили его образ обаяния и жизни…

В 2011 году последний завершенный роман Василия Аксенова был издан тем же издательством «Семь дней» вновь, теперь уже в полном объеме. Возможно, одной из причин этого стало выступление в эфире «Эха Москвы» автора этих строк и Анатолия Гладилина, старейшего друга Аксенова, в котором беспрецедентному редактированию текста умершего писателя была дана соответствующая оценка.

[90]

Василий Аксенов на однажды заданный ему вопрос, как он относится к поэме Венедикта Ерофеева «Москва – Петушки», ответил неожиданно. Слегка нахмурившись, он произнес: «Без „Затоваренной бочкотары“ не было бы ерофеевской поэмы». Ответ этот запомнился. Но, к сожалению, лишь после его ухода удалось с пристрастием перечитать оба произведения и литературу о них. И сопоставить впечатления от прочитанного с суждением Аксенова.

Повесть «Затоваренная бочкотара» опубликована в журнале «Юность» в 1968 году, поэма Венедикта Ерофеева написана в 1969-м. То есть возникли они, можно сказать, в одно время, аксеновское творение чуть раньше. Что еще есть общего между ними? На первый взгляд, пожалуй, только предмет изображения, люмпенизированный состав персонажей.