Вот как все дальше расходятся дороги бывших друзей!

После выхода «Метрополя» начинается борьба «гигантского Голиафа (советской власти) и кучки микроскопических Давидов»[74]. Представителем «Голиафа» является первый секретарь Московского отделения Союза писателей СССР Феликс Кузьмец (Феликс Кузнецов). Когда-то он тоже был среди шестидесятников, был приятелем Ваксона. Но теперь, совершив предательство, выступал в роли судьи и обвинителя.

В это же время в главе «1979. Административное» Роберт Эр, один из лидеров поколения, «ощущая дефицит дружбы»[75], подводит невеселый итог двум прошедшим десятилетиям:

«Приближалось полсотни возраста, и с каждым годом он ощущал, как распадается их молодой союз. Янк все реже появляется для „душеспасительных толковищ“, все с большим рвением колесит по всему миру, превращаясь в какого-то конягу утопического социализма А Глад? Наш развеселый Гладиолус? Ну как можно в это поверить – из „Московского комсомольца“ перепрыгнуть в парижское бюро радио „Свобода“? Антоша со своей замкнутой кольцеобразной видеомой „Мать-мать-маТь-ма-Тьма…“ примкнул к „Метрополю“. В другую сторону ушла Нэлка, вернее, ее увел туда Гриша Мессерсмит (Борис Мессерер) – на чердаки художников. Вот там, на чердаках, очевидно, и возникла идея „Метрополя“»[76].

И дальше он судит самого себя: «А почему же ты не вспоминаешь о себе?.. Ведь ты и сам от них ушел, от прежних, признайся, Роб! Ты в партию ушел от них, от беспартийной богемы, от фронды, которую грязной тряпкой отхлестал Хрущев. Ты потащился совсем в другую сторону, почти столь же немыслимую для всех, сколь и радио «Свобода»[77].

Почему это случилось с его поколением, спрашивает себя Роберт и сам же отвечает себе: «Мы не договорили этого до конца, стали отмахиваться. Пропустили тот миг, когда „хорошие парни“ стали качаться, когда наша дружба пошла наперекосяк. И это был 1968-й. Коктебель. Что-то было не так. Как Влад орет в своей песне: „Эх, ребята, все не так, все не так, ребята!“ Ваксон как-то точнее держался, чем ты. Он орал на каждом углу о партийных преступниках. И так ты стал дрейфовать в сторону от Вакса»[78].

А Вакс стал настолько неудобен для власти, что на него совершается покушение, когда он с Ралиссой (Майя Аксенова) возвращается на ярко-желтой «Ладе» в Москву после встречи с отцом. И это, пожалуй, самое драматичное место романа:

«– Что за странная процессия, – успел произнести Ваксон.

Когда их разделяло не более чем метров сто, КрАЗ пересек осевую, скатился на полосу встречного движения и включил колоссальный свет. В тот же момент оставшиеся на своей полосе мотоциклы включили свой колоссальный свет, и таким образом водитель ярко-желтой «Лады» был полностью ослеплен.

– Это конец! – успела воскликнуть Ралисса

Столкновение с тяжелым советским металлом было неизбежно, а при попытке отвернуть его ждал глубокий кювет и серия беспомощных кульбитов с ударом о сосны и взрывом бака. И вдруг словно кто-то другой взял его руль. Он мощно выкрутил до отказа направо. Вслед за этим мгновенно выкрутил руль налево и до конца утопил педаль газа. С неистовым ревом по самой кромке кювета „Лада“ проскочила мимо КрАЗа. Не менее километра его машина неслась на своей максимальной, если не сверхмаксимальной скорости.

Потом он стал тормозить, выехал на асфальт и остановился. Ралисса, почти без сознания, висела на его плече. Они обернулись. То ли сумрак успел за эти секунды основательно рассеяться, то ли зрение их обострилось, но они отчетливо увидели далеко позади, как КрАЗ с его эскортом без всяких огней уходят за поворот»[79].

Все это происходило на самом деле, когда Василий Аксенов с женой Майей в июне 1980 года возвращался из Казани. Он ездил в Казань, чтобы проститься с отцом перед отъездом в вынужденную эмиграцию.

Но возвратимся к роману.

Две последние приведенные нами цитаты показывают, как далеко разошлись дороги лидеров поколения.

Почему это случилось с ними?

* * *

И тут особое значение приобретает название романа: «Таинственная страсть».

Оно взято Аксеновым из стихотворения Беллы Ахмадулиной 1959 года:

(Выделено мною. – В. Е.)

На этой строфе прервем цитирование. «Предательства таинственная страсть» – эта формула несколько раз возникает в романе. Первый раз в главе «1964, август. Шорты». Там Ваксон, перед тем как попрощаться с Робертом, вдруг вспоминает:

«– Я недавно слышал, как Нэлка читала в зале Чайковского. Это было нечто, знаешь! Она витала в своем волшебстве! все повскакали, орали восторги, и я со всеми орал восторг. И вдруг меня обожгло, я понял, что она прочла в одном стихе не совсем ту версию, что была напечатана в „Юности“. Вот как звучала последняя строфа:

(Выделено мною. – В. Е.)

Мне иногда кажется, что призрак предательства за ней, а стало быть, и за всеми волочится еще со времен Бориса»[80].

И сразу же вслед за этим Ваксон рассказывает о предостережении японского старика гадальщика: «Вам нужно быть вместе, иначе все рассыплется в прах».

Интересно сопоставить это с соответствующим местом статьи Аксенова «Юность бальзаковского возраста», напечатанной к тридцатилетию журнала «Юность» в эмигрантском еженедельнике «Стрелец» за 22 года до окончания «Таинственной страсти»:

«Однажды двадцать три года назад на ветреном перекрестке в Токио я задал уличному оракулу вопрос о судьбе моего литературного поколения. Ответ, кажись, прозвучал по делу: „Нужно быстро идти вперед, не упуская момента. Если все будут действовать дружно, будет удача“… В те времена казалось, что пожелания оракула легко выполнимы. Коварное „если“ ускользнуло от внимания.