11.

– А это мой сосед Сергей, – сказал Инсаров. – Мыслящий и честный человек.

Я приосанился. В точку попал Константин! Я такой, это верно!

За столом сидели шестеро. Кроме хозяина, здесь была его жена, сильно беременная и почти всё время промолчавшая. Так как эта тихоня всё равно не годилась на роль моей пары, я не очень-то присматривался к её внешности и даже имени не запомнил. А вот другая дамочка меня сразу же заинтересовала: со стрижкой маллет, в обтягивающей тугие сиси футболке с олимпийским медведем и джинсах клёш (интересно узнать, где достала?). Звали её Ирина. В течение посиделок я внимательно следил, не выявятся ли у неё романтические отношения с кем кем-нибудь из присутствующих. Ничего такого, к счастью, не заметил.

Остальные все были мужчины. Представившийся Евгением юный дрищ в больших уродливых очках и с лошадиной физиономией без конца крутил в руках курительную трубку: кажется, ему очень хотелось быть похожим на какого-то философа. Рыжий бородатый Михаил напомнил мне папашу дяди Фёдора из мультика про Простоквашино. Ему прямо-таки не хватало свитера, гитары и костра. Самый старший из всех, раньше бывший, похоже, темноволосым, а ныне седой человек, кому явно перевалило за пятьдесят, почему-то представился «Лёня» – как будто был мальчиком.

Я долго собирался, волновался, потому пришёл последним – уже явно в середине разговора.

– … Ещё Горький в «Климе Самгине» писал, что марксизм – это не ключ от всех замков, а отмычка, которая их ломает, – с важным видом заметил Евгений.

– А ещё говорят, пролетарский писатель! – Сказал Михаил. – И такие мысли выдавал…

– Несвоевременные, – вставил зачем-то Лёня.

– Лично у меня Горький не ассоциируется ни с чем, кроме Сахарова, – отозвалась Ирина.

Я отпил предложенного чаю, откусил предложенного бутерброда и попытался понять, о чём речь. Поначалу не вышло.

– Ладно, – сказал Михаил. – Горький умер, земля ему пухом. Теперь у нас другая ситуация.

– Вот именно, – отозвался Лёня. – Слышали, в Польше военное положение отменяют? Как думаете, наши туда всё-таки введут войска?

– Руки коротки, – ответил Константин. – И так в Афганистане, вон, завязли. Куда ещё-то лезть? К тому же капиталисты могут перестать покупать нефть, а наши в этом совершенно не заинтересованы. Сейчас не 68-й год и даже не 56-й.

– Да и активистов там уже пересажали всех, – добавила Ирина. – «Солидарность» раздавили. Ярузельскому не о чем беспокоиться.

– Да… – Евгений вздохнул. – Никакого просвета не видно.

А Лёня добавил:

– Посадят нас скоро, наверно…

– Так, давайте без упаднических настроений! – оборвал его хозяин вечеринки. – Между прочем, оказалось, что наш зверь вполне способен разжать когти. Вот Сергея вчера забирали в милицию по доносу: имел неосторожность откровенно поболтать с одной соседкой. Однако вот он, с нами! В тот же вечер отпустили!

Все тут же повернулись в мою сторону.

– Как вам это удалось? – спросил Евгений.

– Притворился дурачком, – ответил я со всей открытостью.

– А что вы той соседке говорили? Действительно что-то серьёзное? Или так, ворчали просто?

– Да не знаю даже… Как это измеришь-то…

– Когда мы с Сергеем познакомились, – поддержал меня Инсаров. – Он высказал весьма продвинутые, то есть, крамольные, с точки зрения нашей власти, вещи. Например, что не следует безоговорочно верить Политбюро. Или что за всеми разговорами о «народной демократии» стоит просто стремление коммунистических партий к безграничной власти. Что хотел бы собственными руками избавить Родину от красной диктатуры. Что Андропов мечтает вернуться в 1937 год, но ему это не удастся. И в том, что Советский режим не продержится долго, наш новый товарищ охотно со мной согласился!

«Что за хрень?» – подумал я. Я это говорил? Да никогда! Этот сраный Инсаров всё понял неправильно!.. И что вообще за туса здесь такая? Куда он привёл меня? Кто они, все эти морды? Диссиденты, что ль? Изменники поганые… Либерда какая-то вонючая… Тьфу, блин! И как я только мог здесь оказаться?! Надо сваливать!

Я хотел встать, дать им гневную отповедь и удалиться.

Но тут вдруг Ирина сказала:

– Сергей! Вы такой прогрессивный и смелый! Вы знаете, я вами восхищаюсь!..

Что ж… Ну ладно… Я уйду отсюда несколько позднее.

12.

Постепенно я остыл и уходить совсем раздумал. Ну вот кому будет хуже от моего ухода? Самому же мне и будет. Снова буду один тосковать… А здесь меня хоть как-то привечают. Чаю, вон налили, жрачки дали… Клоуном, опять же, не обзывают… Можно слушать разговоры диссидентов, понимать их историческую неправоту и наслаждаться своим превосходством, в конце концов! Еще можно побольше разведать о них и потом сообщить, куда следует. Возможно, это принесёт мне какую-нибудь выгоду. Не исключено, что даже выгоду всемирно-исторического масштаба! Ведь кто знает, не сыграла ли именно эта кучка недовольных какую-нибудь важную роль в развале СССР? А вдруг, если именно эти пятеро не выйдут на баррикады в августе 1991, то ГКЧП победит?..

В общем, следующие пару часов я сидел, слушал разговоры о недостатках Советской власти, плавно переходящие в сплетни о личной жизни каких-то незнакомых мне людей, кивал с умным видом, один раз сказал «Уважайте свою Конституцию!» и старался съесть побольше, пока можно. Главное моё внимание было, конечно же, сосредоточено на Ирине. Я смотрел на неё томно и призывно и всему, что она говорила, поддакивал. Про себя подумал даже: «Не беда, что диссидентка! Девчонки всегда находятся под влиянием своих парней. Так что я её перевоспитаю».

Правда, поначалу Ирину всё-таки придётся охмурять, используя её отвратительное мировоззрение. Что любят либералки? «Гомосеков», – мгновенно подкинул мне разум. Нет, наверно, притворяться гомосеком будет слишком… Может, сказать ей, что я раньше был женщиной?.. Это может вызвать жалость и желание увидеть мои половые органы. У баб же от жалости до любви и обратно – один шажочек! А когда она посмотрит на моё хозяйство, то так удивится, что там всё нормально, что наверняка не устоит, чтоб не потрогать… И потом пошло-поехало!