Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мужчиной мало родиться, им нужно стать.
Чтобы стать мужчиной, юноше приходится проходить определенные этапы становления личности, порой мучительные и болезненные.
Мужские качества оценивались и оцениваются по сей день мужчинами. Взросление юноши неразрывно связано с мужским сообществом, где воспитываются представления о том, как мужчина может поступать, а как – нет.
В современном обществе мужчину воспитывает женщина, оберегая его и защищая.
Культура инициации юношей в мужское сообщество полностью утрачена.
«Там, где есть власть, не остается места для любви».
К. Юнг
Автор
утверждает:
Всеобщей «святой материнской любви» как неотъемлемой части души женщины не существует. Миф о том, что всякая мать – святая, поскольку родила и выкормила, – полная чушь! При отсутствии врожденной патологии именно мать в восьмидесяти случаях из ста является причиной обращения взрослого человека к психологу или психиатру. Именно мать не позволяет ребенку взрослеть и жить собственной жизнью. Именно мать разрушает его индивидуальность, щедро одаряя чувством неизбывной вины и неподъемным грузом обид.
Тихо, тихо! Не возмущайтесь! Просто произнесите эту фразу со спокойной интонацией и тихим голосом. И она сразу утратит агрессивный характер.
Нам никак не избежать разговора о материнстве, хотя в данном контексте он может показаться неуместным. Тема сама по себе огромна, но мы ограничимся разговором о роли матери в жизни мужчины.
Мужчина живет в женском пространстве, так же, как и женщина – в мужском. И неизвестно, чье «государство» больше. Да, в политике и бизнесе мужчины пока удерживают первенство по численности. Хоть и принято считать, что женщины живут в мире, где правят мужчины. Однако же, пока мужчина дойдет до своего правления, да и то весьма сомнительного, он почти полностью находится в руках женщины.
И в первую очередь это руки матери. Мать для мужчины и первая женщина, и первый воспитатель. Дальше – больше. В детском саду, в школе – всюду женщины! Направляющие, поддерживающие, урезонивающие… разные. И все они видят перед собой мальчика, которого они должны воспитать мужчиной. И каждая точно знает, как и каким.
Сейчас это может показаться диким, но я хорошо помню, как нас, первоклашек, убеждали и в школе, и дома, что первая учительница – это вторая мама. Второго папы для первоклашек в школе не нашлось.
Материнство! Казалось бы, о чем здесь говорить? Все ясно и чисто! Но в психотерапии отношения матери и сына, так же, как матери и дочери, считаются самыми трудными и плохо поддающимися коррекции.
Когда все «ясно и чисто», то это, скорее всего, идеализированное представление о том, как должно быть. Взгляд со стороны, чем-то напоминающий публичное мнение первой учительницы или христианского проповедника. В живой жизни все запутано и приправлено горечью и обидами. Такой взгляд подчас безнадежен. Мифы об идеале очень тяжело уживаются с реальностью, они лишь добавляют трагизма, подчеркивают недостижимость совершенства. И непонятно, то ли миф формирует долженствование, то ли реальность грустит о невозможном.
Говорить о матери и материнстве принято только как о высоком поприще женщины, вершине ее женской судьбы, ее великой жертве.
Святая материнская любовь – это почти идиоматическое выражение. Я не буду сейчас разбирать, как этот устоявшийся канон влияет на саму женщину, которая стремится достичь именно такого накала чувств, и что из этого получается. Это тема другого разговора.
Любовь, на мой взгляд – это вообще дело святое, независимо от того, кто и к кому ее испытывает. Самое главное, чтобы она жила. На любви стоит мир. Но почему-то только материнская любовь идет с предикатом «святая и великая». В литературе, кино, театре, во всех средствах массовой информации мы легко найдем сотни историй, описывающих страдания ребенка, лишенного материнской любви и заботы. Сиротство трагично по своей сути и вызывает очень сильное сострадание и жалость. Все это так. Но гораздо меньше историй о страданиях взрослых детей, придушенных и полностью поглощенных матерью. Вы вряд ли услышите рассказ об изломанной судьбе сына и самой матери, о семьях, разрушенных жертвенной и всепоглощающей материнской любовью. Не принято, почти богохульство.
А таких историй – тьма! Но они спрятаны за благопристойной витриной, в которой выставлены на всеобщее обозрение знаки уважения, заботы, почитания и жертвенности. И мир восхищенно замирает: вот она, настоящая, святая любовь матери к сыну и сына к матери. Снимем шляпы, господа, чтобы они не мешали заглянуть за витрину!
Там, за правильной и соответствующей канону красотой, разыгрываются настоящие драмы. А как иначе назвать ситуацию семейной пары, где мама спокойно входит в ванную комнату, где моется ее сын, отец двоих детей?
Чем можно помочь пятидесятивосьмилетней женщине, желающей усыновить ребенка. Причина: у них с мамой так и не было детей!
Или другой даме сорока пяти лет от роду, которая развелась с мужем, чтобы жить с любимой мамой, единственным понимающим ее человеком. А мама очень быстро взяла на себя роль мужа и финансового распорядителя семьи, выдавая дочери деньги на проезд и на колготки. Более того, мама потихоньку перебралась спать в бывшую супружескую постель, чтобы удобнее было болтать перед сном!
Или даме, которая спала с сыном в одной постели до его шестнадцати лет, пока у парня не начались серьезные проблемы и пришлось обратиться к психологу?
И это не единичные случаи извращенных чувств и представлений, которые я специально выудила из многолетней практики, чтобы поразить ваше воображение. Это обычная реальность.
При этом и любовь мамы к детям, и любовь детей к маме со стороны выглядят столь симпатично и трогательно, что, не зная подробностей, хочется восславить ее в стихах!
Ну что ж, вот и сюжет для поэмы.
Его зовут Глеб.
Когда Глеб появился у меня в кабинете первый раз, я подумала о том, что, скорее всего, у него проблемы с женщинами. Вернее, у них с ним. Уверенный в себе, подтянутый, безупречно одетый тридцативосьмилетний мужчина с прекрасными манерами.
Я оказалась права только наполовину. Его проблемы действительно касались женщин, но только не многих, а одной. Его мамы.
Ко мне на прием пришел не мужчина, а «смысл маминой жизни». Именно так сформулировал Глеб свое самоощущение.
– Меня как будто нет. Я не знаю, где мои желания, а где мамины. Я всю свою жизнь стараюсь оправдать мамины надежды, и у меня ничего не получается.
Мать Глеба воспитывала сына одна. Когда отец ушел из семьи, ей было тридцать два, а Глебу – восемь. И вот тогда-то мама и решила, что единственный смысл ее жизни – это сын. Никаких других мужчин у нее больше не было. Сына она «поднимала» одна, было непросто. Но она очень гордилась тем, что сын отлично учится, помогает ей по дому, трепетно относится к ее настроению.