чувство несправедливости распространялось от плеча к животу, вызывая тошноту и спазм. Почему ты так жестока? Не могу остановиться. Бесконтрольно глотаю, уже десятую, запивая проточной водой. И снова рвота. Я не могу оставить всё, как есть, должна исправить.

Достав последнюю, не деформированную, из недр унитаза, снова запила водой и проглотила, ощутив привкус хлора на основании языка. А теперь отдохну, посплю ещё немного. Спустившись на пол, подле шкафа и рассыпанных медикаментов.

Интересно, как моя подруга? Жива ли? Что стало с её детьми? Может им повезло больше, чем мне? Не знаю. Но почему-то, вдруг, стало теплее. Даже, если мы никогда с вами не встретимся.

Мрачный, ледяной коридор. Жуткие резонирующие звуки, запах сырости и стали. Ржавчина, что сыпалась отовсюду. Прилипшая грязь на обратной стороне походных ботинок. Шум металлических створок и смех. Мерзкий смех заключённых. Здесь не бывает тёплого света. И ласковый ветер не прильнёт к губам. Лишь тьма, останется с тобою, навсегда.

— Давно тебя не видел. По приглашению? — мужчина средних лет, с крупным пивным животом и заляпанной жирными разводами фуражке. Под весом немалого тела, даже деревянной табуретке приходится несладко.

— По делу, — ответил ему грозный голос из тени.

Узкий коридор с металлическими прутьями по периметру ограничивался холодным синим и тёмно-серым цветом. Прохлада, что сочилась из каждой щели тюремных камер, добавляла дрожи на спине, но только не у героя.

Стальные прутья заскрипели, старые, забытые крепежи зарычали, отворяя гнетущую камеру. Внутри, прикованный цепями к полу, сгусток лохмотьев и пара порванных книг.

— Ты ток это, не подходи близко, от него несёт.

Озираясь на постояльца, как на лик небосвода, смотритель выпучил глаза и скрылся так быстро, насколько мог, благодаря коротким, кривым ножкам. В камере осталось двое. Безликая тень и её проклятье.

— Я знаю, зачем ты пришёл. С моей девочкой что-то случилось?

Глухой толчок в спину опрокинул силуэт с ног, сровняв с мутной водой и мусором. Заключенный, не торопясь подниматься, взглянул назад, убедился в личности, что навестила его. Он не видел лица, но точно знал, кто там.

— Не смей называть её так. Только не ты, — сдержано, сухо произнёс голос сзади.

— Так зачем пришёл? — поправляя склоченные, седые волосы, мужчина сел в привычную позу, положив ладони на затылок.

— Родион мёртв.

— Так ему и надо. Старый извращенец, — его голос ничуть не изменился, только, совсем немного, стал тише.

— Что ты знаешь о ней? Говори! — заметно огрубев, мужчина закричал, но всё ещё сдерживал себя. Он гулял вокруг, как дикая собака, пока никто не знал, что другой конец цепи не привязан.

— Зачем? Девочке конец, и ты это знаешь. Она умрёт, ты вернёшься за мной и закончишь начатое, разве не так? — сверкая манящей забавой, заключённый игрался с тем, о чём давно ничего не знал.

— Ты что-то скрываешь. Родион, увидев её, выстрелил себе в голову.

— Да? Надо же.

— Отвечай, — по слогам произнесла тень.

— Выживший из ума старик, у всех у нас в таком возрасте может потечь крыша.

— А ещё, перед смертью, он хотел тщательно скрыть один нюанс…

Едкий заключенный притих, сбил ровное дыхание и заёрзал, как уж на калёной сковороде. Толстая пасть, с множеством окровавленных клыков смотрела ему в душу. С челюсти нервно капала слюна, на грудь, как серная кислота, она прогрызала свой неестественный путь. А мужчина терпел, ведь знал, каков укус запертого зверя.

— Тебя там не было!

— Но мне известно, что ты украл её.

— Я спас девчонку. Она бы погибла там!

— Лучше погибнуть, чем жить в тех условиях! Ты хоть на минуту представлял себе, какого это? Быть в её шкуре, урод?

— Я знаю, всё знаю, сын. Что мне сделать, чтобы ты ушёл? — жалобный стон умирающего вепря ненадолго остудил горячий пыл соперника. Наконец, он зажмурился, в страхе защищая оголённый нерв. Ведь на той дороге никто не спасёт его.

— Расскажи, как спасти её.

Наступила тишина. Только шорох мышей за стеной раздражал нежный слух. Они дышали синхронно, выпуская горячий воздух из лёгких.

— В главном корпусе столицы, в центре города, есть отдел на одиннадцатом этаже. Там нет электричества, не знаю, как вы будете подниматься туда. Найди дверь в подсобку в лаборатории. И всё узнаешь. Прости, парень, я не могу вылечить её. Пытался, но не могу. Болезнь очень опасная, ты сам знаешь, летальная. У них организм сильнее, но даже он не справляется. Мы пытались! Правда пытались.

— Это не даёт тебе права издеваться над ней! — ненависть вспыхнула в его глазах. Снова удар, но всеми четырьмя костяшками, по опухшей щеке старика.

— Я знаю, сын. Я знаю. И не прошу твоего прощения. Просто уходи. И не возвращайся.

Скрип калитки, тяжёлые шаги и пыхтение охранника. Жизнь возвращается в эти места, но уже без героя нашего времени.

Обеденный перерыв. Не знаю, что шумит сильнее, ворчание прожорливого желудка или скрежет приборов по дну тарелок. Толпа парней, преимущественно с короткой стрижкой, в камуфляжных штанах и тёмно-коричневых сапогах, нахлынула в столовую, как цунами. Однако, гигантская волна не сносила окружение без повода. Она огибала препятствия и останавливалась возле причала, несмотря на очень неспокойные воды. Парни оглядывались друг на друга, шутили, иногда толкались, будто забывали, что находятся в центре самой жуткой войны тысячелетия.

Меня провожали на каждый приём пищи, без лишних вопросов. Старый знакомый, присматривал за мной, пока Гоша пропадал на очередной секретной миссии. Никто не рассказывал, на какой. Но я знала, что он обязательно вернётся ко мне.

Внутренняя инфраструктура корпуса комфортная и компактная. В одном гигантском холле помещается почти тысяча посадочных мест, включая балкон и прилагающие к спальням территории. Столы и стулья обычные, невысокая спинка, тонкие, но плотные ножки, покрытые белой, водоотталкивающей краской. Подаваемая колоритными поварами пища имела иной вкус, цвет и запах, чем в лагере. Каждый день готовили что-то новое, иногда, убирая или добавляя ингредиенты по желанию солдат. Я же не наблюдаю разницы. Солёное, сладкое, острое, разве что, порченное, может заставить отказаться от пищи по предостережению Артёма. Кстати, о нём, за несколько месяцев жизни бок о бок, мы почти не разговаривали. Если рассуждать логически, между нами плотная нить, но я, почему-то, её не вижу. Возможно, потому Артём не выпускает внутреннего демона. Однако, я тоже не использую коммуникативные функции с кем-то, кроме Гоши. Потому что каждая минута жизни пропитана мыслями о нём.

На обед подали постный суп с курицей и овощами. Бульон прозрачный, аромат моркови распространился по всему холлу. Даже шумная вытяжка не способна избавить помещение от столь стойкого