— Я не видела ничего подобного. Хотя о существовании, конечно, догадывалась, почему-то. Какие эмоции вызывает у тебя это место?

— Радость. Мой отец был всегда слишком занят, чтобы водить меня по таким местам, поэтому я наблюдал со стороны. Сейчас во мне играет взрослый ребёнок, которому всегда давали мало внимания.

— Значит, ты тоже несчастлив?

— Несчастлив? — Гоша заметно удивился и посмотрел на меня, прогуливаясь лёгким шагом, — нет, вовсе нет. Несостоявшиеся родители — лишь этап, а не вся моя жизнь. И я их не выбирал. То, что произошло, апокалипсис, заметно пошатнул мою веру в лучшее, но я — часть военной группировки, которая борется за правду, только потому что до сих пор надеюсь на мир.

— Я не хотела тебя разочаровывать, просто…

— Алиса, не оправдывай свои поступки. Мы здесь, чтобы помочь тебе, а не сделать хуже. Просто будь собой.

Гоша до сих пор верит, что во мне ещё теплится человеческая сущность. Может, я действительно способна избавить себя от страданий? Начать, хотя бы немного, чувствовать пальцами что-то, кроме холода.

Мы разбили лагерь там, где не звенела громко музыка. Имея в арсенале все навыки для выживания в диких условиях, Гоша развёл костёр, организовал спальное место и, даже, оборудовал для меня небольшую уборную с проточной, тёплой водой из старого бойлера парка аттракционов. А на ужин приготовил горячую порцию фасоли с тушёной говядиной.

К сожалению или счастью, мы не разговаривали. Миллион хаотичных, беспорядочных слов крутились вокруг моей головы, но не досягали предельно скованного рассудка. Поэтому, я заснула на плече нового союзника.

Опускаясь каждую ночь во тьму, будто умираю. Ничто не снится, никто не приходит, и всё, как в замкнутой цепи, возвращается на места. Только еле ощутимая мгла, глубже проникает в каменную сущность.

Утро началось шумно. Появившись из неоткуда, несколько грузовиков, переполненных экипажем, заправлялись бензином из ржавых, алюминиевых канистр. А солдаты, одетые в гигантские бронежилеты и тёмно-зелёные каски, отдирали забившуюся грязь под колёса.

Среди толпы невзрачных людей, я искала Гошу. Тепло человеческих рук ещё не испарилось, поэтому, он ушёл недалеко. Рыская быстро-быстро глазами, нашла энергичную, но взволнованную пропажу.

— Алиса! — закричал юный авантюрист, — ты проснулась? — звучало, кажется, риторически.

Лёгкой трусцой, огибая мелкие лужицы и дыры в старом асфальте, где местами проросла дикая трава, Гоша подбежал ко мне, согнув руки и прижав к груди. До сих пор не могу понять, что происходит вокруг.

— Я должен уйти, — он говорил быстро, пока по щеке скатывался горячий пот.

Наш рост сильно разнится. Поэтому Гоша сел на корточки, положив вспотевшие ладони мне на плечи.

— Я пойду с тобой.

— Нет, Алиса, ты останешься с моими товарищами.

— Куда ты пойдёшь?

— У меня есть незаконченное дело. Оказавшись здесь, с тобой, наконец понял, что должен сделать. Это было так близко, а я не видел, — прикусывая нижнюю губу, он отворачивался, переводил дыхание, на его лице ни капли сомнения, лишь твёрдая уверенность в лучшее, — я должен защищать то, что мне дорого, поэтому не могу всё оставить, как есть. Ребята позаботятся о тебе, только помни, о чём мы говорили. Обещание, — протянув скрюченный мизинец, Гоша улыбнулся, натянув влажную кожу на лице.

— Ты меня бросаешь? — мы переплели наши пальцы, как слабенькие узлы каната, дали обещание друг другу, стали ближе, чем к кому-либо.

— Нет, глупая, конечно, нет, — его эмоции в момент вспыхнули и погасли, — я вернусь сразу, как только поймаю…

— Кого?

— Никого. Как только всё улажу, ясно? — крепко сжимая руку, Гоша ни на мгновение не отворачивался от меня.

Почему он так разговаривает? Я ничего не сделала. Всё, чего касаются мои гнилые руки — разрушается. Почему ты до сих пор смотришь на меня, словно я жива? Что с тобой не так? Ты стараешься, изо всех сил, зажечь во мне давно потухшие благовония. Но все попытки тщетны. Разве ты не видишь? Я мертва, уже давно, только тело моё почему-то до сих пор испытывает лишь… боль. Гнилую, мерзкую, до тошноты…

— Всё будет хорошо, Алиса, — он потрепал меня по голове, как доброго, хорошо знакомого друга.

И, если бы во мне блуждал одинокий свет, он точно бы, засиял. Отпуская, будто последнюю надежду на спасение, я смотрела на отдаляющуюся широкую спину, что махала мне бледной ладонью. Наверное, ты тот, кто действительно, сможет избавить от тьмы. Хотя бы немного.

Следующие дни ничем не отличались друг от друга. Шумные ребята каждый вечер напивались и кричали невнятные песни. А ближе к утру, от ночной дремоты, просыпалась дрозды.

Рассвет, отогревая промёрзлую почву, встречал выбегающих на встречу молодых солдат. Крикливый сержант отдавал приказы так, будто желал надорвать горло. Но, иногда, его менял пожилой мужчина, который почти не разговаривал. Тогда, ехидным шёпотом, кто-то рассказывал про меня гадости. Порою, перед посещением уборной, я находила на пороге разные пожертвования: грязное нижнее бельё, туалетную бумагу, порванные деньги и другие бытовые вещи. Однако, невзирая на утренние подарки, со мной никто не разговаривал, кроме близкого друга Гоши. Ежедневно, он встречает подле палатки-столовой и сопровождает почти всегда, когда случайно находит на территории лагеря. Парень невысокий, молчаливый, с ароматной туалетной водой и шрамом на лбу, что прорезает бровь. В его компании я всегда вспоминала насколько Гоша любит разговаривать.

На днях, товарищ вручил мне скромную баночку из коричневого стекла с белой наклейкой и надписью: «Алиса». Наверное, знакомый решил позаботиться о моём здоровье. Или кто-то другой. Не знаю, насколько можно доверять содержимому, но употреблять таблетки я не стала. Из-за прошлых инцидентов.

Однажды, возвращаясь с завтрака, моих ушей коснулся странный шорох возле медицинской палатки. Будто кто-то намеренно тупым ножом пытался порвать толстую, камуфляжную ткань. И чем ближе палатка, тем отчётливее становился звук. Но я ни одна, кто отреагировала на посторонний шум. Медицинский брат, что курил в стороне и рассматривал горы, тоже направился в сторону скрежета.

Сорная трава, что касалась щиколотки, скрывала за собой колышек и натянутую верёвку, что держала ткань. Там, среди влажный, грязных ростков, под москитной сеткой, где-то на земле, царапая от удовольствия палатку, отдыхала пушистая, маленькая хищница, что кормила отпрысков. Сливаясь с тёмно-коричневой почвой, она была почти незаметна в густой, чёрной шубе. Только местами, выдавая местоположение матери, пищали громко котята. Хищница же тихо пела им, чтобы дети в непроглядной тьме, находили её.

Инстинкты, которые хранились многие миллионы лет в них, работали безотказно, пока в тесный, уютный мир не вторглись люди. Тогда, суровая, но храбрая, мать перестала напевать