С огромным трудом он пошевелил пальцами в рукавицах. Встал на четвереньки. Внизу – лед, а вокруг – холодный туман.

– Дымный мороз, – пробормотал Торак.

Дыхание Всемирного Духа, который зимой ходит в образе женщины с красными ивовыми ветками вместо волос.

Черная сеть осталась с Тораком, но теперь была незримой, обитала лишь у него в голове. Сквозь дрейфующую мутную белизну можно было урывками разглядеть опустошенные Мертвые Земли.

Торак вспомнил – они с Ренн идут в Глубокий Лес. Пошатываясь, встал на ноги и, как слепой, протянул перед собой руки.

Из тумана появилась гигантская тень.

Медведь испугался не меньше Торака. Он стоял на задних лапах, но они были слишком близко, чтобы избежать столкновения. Хищник угрожающе зарычал, махнул лапой и, задев щеку Торака, сбил с ног.

Торак, плохо соображая, сел, вытащил руку из рукавицы и провел ладонью по лицу. Медведь только чиркнул подушечкой передней лапы по щеке, но ободрал ее, как зернистый гранит. Торак часто заморгал и посмотрел на окровавленные пальцы. Он чувствовал боль, и это обнадеживало: если болит, значит ты еще жив.

Черная сеть внутри Торака превратилась в блеклую тень.

Теперь на него бежал крупный серый волк. Волк возбужденно поскуливал на бегу. Торак только в последний миг понял, кто перед ним. Запустил пальцы в густую зимнюю шерсть и ощутил пахнущее травой и мясом дыхание.

«Это Волк, я его брат по стае. Надо держаться за Волка».

Он различил чьи-то шаги.

– Ты что, не слышишь, как я тебя зову? – возмущенно закричала Ренн.

Она запыхалась, капюшон сбился с головы, вокруг рыжих волос вился холодный белый туман.

– О, Торак, ты снова ходил во сне?

Он расплылся в улыбке:

– Прости. Я… не думал, что встречу медведя посреди зимы.

Ренн прикусила дрожавшие от волнения губы.

– Наверное, Звезда-Молния разбудила, как летучих мышей в пещерах. Кто знает, сколько медведей теперь вышло из берлог?

Туман рассеялся, и они вернулись к убежищу. До Пробуждения солнца оставалось два дня. На востоке ложный рассвет окрасил горизонт в золотистый цвет, но на западе все еще была ночь, и яркая, съеденная наполовину луна висела в черном, как аспидный сланец, небе.

Три дня они шли по Мертвым Землям к Челюстям в Глубоком Лесу. Полагались на звезды, потому что все ориентиры исчезли, брели по выжженной земле, где кишели демоны и души погибших деревьев.

План был такой – найти Челюсти и пойти на юг к высокой гряде, которую все племена называли Щитом, а уже оттуда вверх по течению Извилистой реки к священной роще.

Ренн прикоснулась к плечу Торака:

– Души не дают тебе спать? В этом все дело? Я могу провести обряд…

– Нет, Ренн, дело не в этом.

– Тогда в чем? Расскажи мне!

У Торака сжалось горло, он отвернулся, чтобы Ренн не увидела по лицу, как ему больно. Это было невыносимо. Невыносимо стыдно, ведь она – его подруга. Какой от него прок, когда он в таком состоянии?

И с Волком было не легче. Волк, чтобы как-то приободрить Торака, приносил разные подарки – ветку или замерзшего лемминга. У Торака сердце разрывалось на части, оттого что он не мог оправдать ожидания брата по стае.

В узкой долине, где они устроили убежище, было до жути тихо. Деревья здесь повалились, но не сгорели, они все лишились веток и коры, и их стволы указывали в одну сторону.

Торак чувствовал витающие вокруг души деревьев. Чувствовал, как его поджидает черная сеть, которая возникала и пропадала без предупреждения.

«В его душу закралась темнота, черная сеть… Он подбирался слишком близко к деревьям…»

Откуда об этом узнал Ходец?

Три зимы назад Торак отправил свою душу блуждать внутри тиса. Это был незабываемый опыт. Теперь Торак знал, что деревья не такие, как другие живые существа, их души неразделимы друг от друга. А еще они чуть его не убили. Его душа ускользнула – крошечная искра в бесконечной зелени перелетала от тиса к молодому деревцу, от молодого деревца к высокому дубу… Быстрее, чем бежит волк или летит ворон…

Все из-за этого? Он оказался внутри выжженного, истерзанного Леса?

Ренн снова окликнула его по имени:

– Торак, прошу, поговори со мной!

Он наконец смог сглотнуть ком в горле.

– Идем, мне легче, когда иду, – пробормотал Торак.

Чуть позже, когда Ренн на него не смотрела, он намеренно расцарапал ногтями ободранную щеку. Боль принесла облегчение – она не подпускала черную сеть.

«Да, – подумал Торак, – возможно, в этом и есть выход… Больше опасности, сильнее боль… Это как прижечь открытую рану».

* * *

Маска из красной глины злобно смотрела на них с валуна. Грива из колючек, щель вместо рта, а глаза и зубы из осколков льда.

«Прочь! – беззвучно орала маска. – Это Глубокий Лес! Вы здесь чужие».

В последний раз они были здесь летом – плыли по Черной Воде между Челюстями Глубокого Леса. Теперь Челюсти – две склонившиеся над рекой скалы – разрушила Звезда-Молния, а зеленая долина с бдительными, поросшими мхом деревьями превратилась в пустошь с поваленными стволами и похожими на сломанные зубы пнями. На юге просматривались грозные очертания Щита.

Торак выдернул из гривы маски колючку и понюхал.

– Можжевельник. Еще свежий.

– Значит, недалеко места, где еще живы деревья, – сказала Ренн.

– Ну, если так, племена Глубокого Леса захотят оставить их себе.

Ренн посмотрела Тораку в глаза:

– Даже теперь, после всего, что случилось?

– Особенно теперь. Ты ведь помнишь, какие они.

О да, Ренн этого не забыла.

Глубокий Лес – он другой. Деревья в Глубоком Лесу не доверяют чужакам, там легко заблудиться. И тамошние люди тоже другие. В лучшем случае они отпугивают чужаков, а в прошлом вообще убивали. Их самое заветное желание – стать такими, как деревья, поэтому они не подают голос, говорят жестами, огонь добывают с помощью трения веток и презирают тех, кто добывает его, высекая искры из камней.

Ренн вспомнила людей из племени Лесной Лошади, которые делали татуировки листьев на лице и красили волосы и губы в зеленый цвет. Вспомнила Зубров, которые покрывали себя шрамами, чтобы кожа стала похожей на древесную кору. Но что больше всего пугало Ренн, это уверенность людей Глубокого Леса в том, что только они живут правильно, а остальные не достойны называться людьми и заслуживают смерти.

Торак смотрел на маску на валуне и почесывал содранную кожу на щеке.

Ренн перехватила его руку, он грубо отпихнул ее:

– Оставь меня в покое!

Ренн, ничего не понимая,