30 сентября 1756 года барон Сергей Григорьевич Строгонов скончался, прожив всего 49 лет.

Его сын вернулся в Петербург только в июле 1757 года. Именно тогда путешественник увидел наконец адресованную ему плафонную картину и, кроме того, получил написанное переводчиком Академии наук Кириаком Кондратовичем другое, открытое для образованной публики, завещание отца, которое так и называлось: «Завещание родительское господину барону Александру Сергеевичу Строгонову через питомца Кириака Кондратовича объявленное».

Приведем несколько строк из него.

И благотворительность, и верность священным музам закрепились в сознании способного, но еще не возмужавшего Александра отнюдь не сразу. Первым делом, выполняя волю отца, Строгонов в феврале 1758 года женился на графине Анне — дочери вице-канцлера Михаила Ларионовича Воронцова. Этот брак совершился не по любви, а по расчету: он дал барону возможность породниться со старинным родом, приближенному ко двору императрицы Елизаветы Петровны. Более того, в мае 1761 года Александр Сергеевич сам получил титул графа священной Римской империи, став по статусу равным своей жене, урожденной графине А.М. Воронцовой.

Портрет графа Александра Сергеевича, написанный вскоре после возвращения в Россию

Портрет графини Анны Михайловны работы Луи Токе 1758 г. В ее руках — одна стрела, за спиной — целый колчан. Неизвестно, была ли она охотницей на зверей, но несколько мужских сердец разбила определенно

Многое успел совершить Александр благодаря отцу, но его семейная жизнь не сложилась. Произошло это потому, что его брак был политическим. И заключенный при одной императрице, он не «работал» при другой. В правление Екатерины II, вступившей на на престол в июне 1762 года, Воронцовы, слишком долго сохраняя верность Петру III, утратили былое положение при дворе. Строгонов же заранее показал себя сторонником «Северной Минервы», хотя из-за молодости и неопытности не слишком преуспел в получении наград за переворот. Какая-то тень недоверия пробежала между ним и монаршей особой, удостоившей своего почитателя прозвищем «Magot». Кажется, она что-то знала о его увлечениях масонством.

Разочарованный прохладным отношением государыни Александр Сергеевич уже засобирался было в Москву, а М.Л. Воронцов, прежде чем там же провести остаток дней, уехал вместе с дочерью в Италию. П.В. Бакунин меньшой, служивший, как и Строгонов, в Коллегии иностранных дел и к тому же родственник Воронцовых,[15] был глазами и ушами графини Анны в Петербурге. 10 января 1764 года он писал ей: «Господин граф Строгонов предполагает уехать в Москву в феврале, и, накануне его отъезда туда, была отправлена большая часть его вещей, в частности библиотека и редкости»,[16] но затем незадачливый царедворец передумал и остался в Петербурге.

Ровно месяц спустя, 10 февраля, Бакунин, сообщая своей корреспондентке о том, что ее муж добивается поста главного церемониймейстера двора в ранге тайного советника, также уведомил ее о перемене супруга относительно Москвы. «Господин граф» остался в столице и теперь: «Хочет предоставить свой дом господину маркизу де Боссе и в настоящее время ищет другой дом для себя поскольку меньший дом не требует столь значительных трат».[17]

Из других писем Бакунина следует, что Александр Сергеевич действительно сдал дом французской миссии, возглавляемой Боссе.

Самый важный лист грамоты о графском достоинстве A.C. Строгонова. На щите графская корона. Выше ее турнирные шлемы: центральный увенчан черным орлом, левый — головой черной лисицы, правый — серебристого медведя

В январе 1767 года в Большом зале Строгоновского дома проходили выборы депутата Комиссии по составлению Нового уложения. Одним этим фактором он оправдал свое предназначение способствовать развитию общественной жизни в российской столице, заложенное Расстрелли. Заседания комиссии стали «русской диковинкой», которой потчевали иностранцев, в частности, посещение заседания обещали швейцарцам Жан-Анри Пикте и Жак-Андре Малле.

Наслышанные о Строгонове от своих соотечественников, они прибыли в Россию, конечно, не ради законодательной деятельности императрицы. Их привлекла возможность наблюдать второе в XVIII веке затмение Солнца Венерой, которое наилучшим образом можно было увидеть 23 мая 1769 года в районе Кольского полуострова. Хотя граф Александр Сергеевич живо интересовался астрономией, руководство Российской академической экспедицией возлагалось не на него, а на С.Я. Румовского (1734–1812).

Посланцы столь любимой Александром Сергеевичем страны вскоре после приезда летом 1768 года отправились осматривать его дом, в частности кабинет, создание которого было следствием первого заграничного вояжа. Однако подобную экскурсию не удалось организовать быстро. Утром 20 июня швейцарцы прибыли на Невский проспект, но смогли лишь вручить рекомендательные, вероятно, граф был занят работой в Комиссии. 24 июня путешественникам повезло больше. Они увидели гостиные, то есть, вероятно, северную часть дворца. Им показали мебель — одну из самых прекрасных в Петербурге, по мнению Пикте. Малле запомнилось прекрасное бюро, а также фарфоровые фигурки из Парижа, бюст Вольтера, несколько бронзовых антиков. Кабинет (музей) натуральной истории оказался в этот раз недоступным.

Таким представил Вольтера его соотечественник Гудон. Одно из повторений скульптурного бюста Строгонов впоследствии приобрел в свою коллекцию

Некоторой компенсацией за неполный осмотр дома оказался обед у Александра Сергеевича, состоявшийся 29 июня. Швейцарцы отправились на него в сопровождении придворного ювелира Луи Дюваля, приятеля Франсуа Пикте, и еще одного женевца, а потому, видимо, завсегдатая дома у Полицейского моста. Встреченные негром Строгонова, они отправились знакомиться с гостями. Среди самых важных посетителей Пикте в своем «Дневнике путешествия», изданном на французском языке, назвал сенатора графа Романа Ларионовича Воронцова и президента коммерц-коллегии графа Э. Миниха, к фамилиям которых было добавлено «cordon blue» («голубая лента», то есть кавалер ордена Св. Андрея Первозванного).