Малле из приглашенных запомнил венгерского графа Андре Тотта (1730 — после 1802). На личности этого посетителя, которого причисляют к сонму авантюристов, следует остановиться.

Масон и приятель Казановы приехал в Петербург в 1764 году из Парижа, где ему предстояло драться на дуэли. Он отправился на далекий север в карете супруги русского посла графини М.П. Салтыковой, урожденной Балк-Полевой, сестрой жены С.К. Нарышкина. Именно она, предоставив венгру апартаменты, ввела его в петербургское общество. Андре Тотт следующим образом был охарактеризован Жан-Батистом Россиньоль д’Анневилем, французским дипломатом в Петербурге: «Человек обходительный и одаренный, умный, острый, но с тех пор как попал в Россию, ищет одних удовольствий; он принят в лучших домах, молод, и у него нет других средств, кроме тех, что приносит жизнь в обществе, а потому он залез в долги и уехать не может, не расплатившись. На жизнь он зарабатывает игрой, к которой русские питают непреодолимую страсть».[18] Не исключено, что граф Александр Сергеевич принадлежал к этой категории людей. В конце 1768 года после начала Русско-турецкой войны Тотт получил предписание покинуть пределы Российской империи, ибо его брат служил у противника Екатерины II. Заплатил долги графа упомянутый выше Россиньоль.

Вслед за Чуди это был уже второй авантюрист, замеченный в доме Строгоновых, что характеризует, пожалуй, особым образом хозяина жилища, его репутация начинает обретать образ чудака.

После Тотта среди гостей Строгонова на обеде 29 июня 1768 года Малле упомянул мсье Шапантье (Chapentier), француза, бывшего аббата, а теперь преподавателя и автора русской грамматики, комедианта Сенепара, а также управляющего графа — своего соотечественника Риттера (Ritter). Подобное пестрое смешение публики вызвало удивление у швейцарцев, но это обычное дело в доме A.C. Строгонова, поражавшем иностранцев смешением азиатской роскоши и утонченной западной культуры (после обеда карлики подносили гостям курительные трубки).

Только 6 июля 1768 года Пикте и Малле удалось, после очередного обеда, осмотреть Кабинет Строгонова. Пикте в своих записях был краток. Он занес в дневник слово «музей», названный им прекрасным и совершенным. Малле остановился на визите более подробно. Он указал, что за столом была произнесена похвала Швейцарии и отдельно «дорогой Женеве». Действительно, не было в Петербурге другого дома, где столь часто появлялись гости из этого города. Граф сам показал сокровища.

В первой комнате были представлены минералы, кристаллы необработанные и полированные, а также драгоценные камни, среди них оникс в форме блюдца показался автору наиболее прекрасным. Он также отметил окаменевший кусок дерева, найденный в медных копях, шкаф, полный других окаменелостей — фрагментов животных и растительных. Во второй комнате — морские продукты и раковины. Третья зала представляла руды, четвертая — физические приборы: насос, электрическую машину, микроскоп. Специальная комната отводилась эстампам. Еще одна — скелетам животных — коллекции, приобретенной недавно, в 1763 году, у Карла-Фридриха Крузе, а ранее принадлежавшей его тестю, покойному голландскому лейб-медику императрицы Елизаветы Петровны Герману Бургаве (Boerhave, 1705–1753). Таким образом, собранию были отведены шесть залов Кабинета. Именно столько упоминает Георги в 1789 году в своем описании Санкт-Петербурга, сообщая, что интерьеры соединялись между собой арками.

Особая комната в доме Строгонова предназначалась библиотеке и медалям (одна из них была чеканена в Англии во времена Кромвеля).

Вернувшись к комнате животных, Малле описал поразившего его крокодила, вылупляющегося из яйца величиной с большое яблоко. Довольно странно, что гости вовсе не указали картин, которые уже имелись во множестве у графа Александра Сергеевича (по свидетельству других источников). Судя по всему, живопись их не интересовала. Следует сделать еще одно замечание: никаких указаний на собор в подборе вещей нет, что, вероятно, означает — идея его строительства еще не овладела графом. Два последующих описания Кабинета, по письменным и изобразительным источникам, показывают нам особым образом подобранные и интерпретированные предметы. Основная их часть приобреталась во время второго путешествия за границу в 1770-е годы. Именно тогда, выражаясь витиевато, путь к Минерве был проторен.

Располагался Кабинет, судя по всему, в северном корпусе, занимая пространство бывших покоев барона Сергея Григорьевича, то есть на месте современных залов Гюбера Робера, Арабесковой гостиной и Минерального кабинета.

Фрагмент лепного убранства Большого зала

Спустя две недели швейцарцы предприняли попытку ознакомиться с законодательной деятельностью «Северной Минервы». Накануне визита в Комиссию они обедали у Строгонова, договариваясь, видимо, о деталях. На этот раз граф удивил их игрой на маленьком стеклянном клавесине, привезенном неким англичанином из Парижа. Наконец, 21 июля в сопровождении Жана Антуана, библиотекаря (секретаря) графа Строгонова, путешественники отправились на заседание Комиссии, но их не допустили в зал по соображениям безопасности — в зале на этот раз присутствовала сама императрица.

Путешествие Александра Сергеевича в Европу сторицей оправдало затраченные средства. Кабинет (музей) в Строгоновском доме был создан, по крайней мере, к концу 1760-х годов. Он характеризует своего единственного владельца на тот момент любителем курьезов, и эта репутация как будто подтверждается унаследованным Александром от отца интересом к авантюристам. Но два путешествия лучше одного, и лишь следующая поездка повлияла на создание интерьеров того дома, который мы знаем. (Добавлю к теории путешествий: следует посещать страну дважды, чтобы во второй раз увидеть пропущенное ранее.)

Граф Александр Сергеевич Строгонов успешно провел гранд-тур в 1750-е годы. Однако в последующие годы он остро ощутил необходимость новых путешествий для дальнейшего саморазвития. Он снова отправился за границу при первой представившейся возможности, а именно в 1771 году, хотя повод для поездки оказался не самым приятным.

Из ответных писем графини Анны Михайловны Строгоновой П.В. Бакунину меньшому мы знаем, что в 1764 году она решила расширить некий дом в Санкт-Петербурге. Едва ли при жизни отца она распоряжалась отцовским жилищем, которое, к тому же, и так было чрезмерно большим для М.Л. Воронцова — человека со средствами, но не столь значительными, как у Строгоновых. Поэтому, скорее всего, речь идет о доме графа Александра Сергеевича на Невском проспекте, его она с полным правом считала собственным.

Перед отъездом за границу с отцом графиня Анна Михайловна пригласила французского архитектора Жана-Батиста Валлен-Деламота, недавно появившегося на берегах Невы, составить некий проект. Можно предположить, что она хотела создать большой восточный корпус ансамбля, возведение которого представляется логическим шагом в развитии Строгоновского дома. Дошло ли дело до чертежей, не ясно, хотя два не реализованных плана восточного корпуса 1750-х годов нам известны. Один консервировал ситуацию, сохраняя полукруг стены во дворе, другой превращал восточный корпус в многоугольное сооружение.