Мы шли молча, перекатывая во рту подушечки, из моей уже вытекло варенье, и я жмурилась от удовольствия. Киса, запихав сразу две конфетины в рот, истекал слюной, но держался – самый цимес был не начать жевать подушечки.

Мы приближались к булочной. И я полезла за деньгами в карман шорт. Сердце упало. Рубашка взмокла и прилипла к спине. В кармане были только монетки. А должен быть еще и рубль. Бумажка. Я мысленно пересчитала все, на что потратила деньги. Сметана – полкило по рубль тридцать – шестьдесят пять копеек, плюс пачка масла – шестьдесят две копейки, и тринадцать копеек за подушечки. Итого рубль сорок ровно. От трешки должно было остаться рубль шестьдесят. Я пересыпала мелочь из одной руки в другую и опять полезла в карман, где лежали деньги. Он был пуст. Киса насторожился:

– Эй, ты чё? – спросил он, шумно втягивая слюну, – конфеты занимали весь его рот.

– Рубль потеряла! – сказала я, и на мои глаза навернулись слезы.

– Как это? – удивился Киса.

– Откуда я знаю как? – завопила я. – Нету – видишь, мелочь одна. А должен быть еще и рубль.

Киса был туповат в математике, он вопросительно уставился на меня. Я не скажу, что была сумашедшим вундеркиндом, но да, тогда еще могла складывать в уме и вычитать двух- и даже трехзначные числа. Сейчас я бы вряд ли так быстро сосчитала. Но тогда я схватила прутик, расчистила ладошкой пыль до влажноватой земли и написала в столбик:

65 + 62 + 13 = 140. Рубль сорок. А была трешка!

Значит:

300 – 140 = 160.

– Понял? – я уже почти рыдала, а Киса сочувствующе смотрел на меня, не зная, как помочь.

– Понял, – он сглотнул и икнул. Подушечки вкусные, но это же сплошной сахар, как говорит мама.

Я уселась на завалинку какого-то дома и зарыдала. Громко. С выражением. Мне было безумно жаль, нет, не рубль, хотя почти килограмм подушечек! Или триста с лишним грамм ирисок золотой ключик! Или девять! Девять порций эскимо и еще копеечка на газировку без сиропа. А еще можно было купить пупсика, такого хорошенького, в ларьке за восемьдесят семь копеек, или даже десять октябрятских звездочек, или десять билетов в кино… Рыдая, я производила в уме подсчеты, еще больше огорчалась и выла уже в голос.

Я представила, как мне влетит дома от мамы. Мне казалось, что рубль – это огромные деньги и она непременно расстроится и накажет меня. Самое страшное, что я почти уже считала себя взрослой и самостоятельной. Конечно, по сравнению с моей младшей сестренкой, которой только исполнилось всего четыре месяца, я была взрослым человеком. Первый класс окончила. А мой уже собранный ранец с новым пеналом, тетрадками и книгами ожидал, как и я, первого сентября. Я всхлипывала и утирала лицо подолом майки.

Вдруг дверь распахнулась, и на крыльце появился парень. От неожиданности я подскочила и громко всхлипнула.

– Так, что здесь за рыдания? – спросил парень.

Я молча смотрела на него во все глаза. Он был… Вы не понимаете. Он был… Высокий, смуглый, с длинными, до плеч, черными волосами на прямой пробор (это мне сейчас не нравятся мужчины с длинными волосами, а в начале семидесятых это было, не побоюсь этого слова, клёво!). У него были светлые глаза. Я и сейчас неравнодушна к мужчинам со светлыми глазами и темными волосами, а тогда…

– Я спрашиваю, кто здесь плачет? – улыбался Принц, не, ну а кто же еще? Принц, конечно.

– Она рубль потеряла, – ответил за меня Киса.

Я выразительно посмотрела на него и незаметно показала ему кулак за спиной.

– Как так – потеряла? – спросил мой Принц.

А я, обычно за словом в карман не лезущая, стояла как пришибленная, боясь дышать.

– Ну, вот так и потеряла, – развел руками Киса, – оказывается, он объяснял все незнакомому парню, а я ничего, молчала как истукан.

– Ну, беда, конечно, но не великая. Тебя как зовут? – обратился ко мне незнакомец, и я готова была сквозь землю провалиться. Ну что это за имя? Я вас спрашиваю! Почему меня нельзя было назвать Наташей или Мариной, Катя – вполне подошло бы…

– Ее зовут Стелла, – опять за меня ответил Киса.

– Даже тааааак, – удивился Незнакомец.

– Я сама могу ответить, как меня зовут, – шикнула я на Кису.

– Ну, да мы еще и говорить можем, а то я подумал, что только громко плакать, – Принц присел на корточки, пытаясь посмотреть мне в лицо.

– Можем. Могу, извините, мы пойдем, – ответила я и потянула Кису за рукав.

– Куда же вы? – слегка нахмурился Принц.

– Домой. Нас ждут. – Мысль о том, что я потеряла деньги, опять пронзила меня, и толстенная слезища свалилась с ресниц.

– А давай ты вначале умоешься, потом пойдете, – предложил Принц.

– Я вон там, у колонки умоюсь, – махнула я и сделала шаг по направлению к колонке.

– Ну, хорошо. Вот тебе рубль. Не плачь, красавица, – он достал из кармана джинсов (ДЖИНСОВ!!!) рубль и протянул его мне.

– Что вы! Что вы, я не возьму, – испугалась я.

– Бери, я в спортлото сегодня трешку выиграл. А что дедушка Ленин говорил? – нахмурил брови Принц.

Мне стало ужасно стыдно. Я не знала, что говорил дедушка Ленин. А еще октябренок. Командир звездочки. Эх, я…

– Ленин говорил делиться, – сумничал парень и, протянув рубль, сказал: – Меня зовут Игорь. Игорь Островский. Приятно познакомиться.

– Я верну. Я бутылки молочные сдам и верну, – сказала я, взяв рубль. – Спасибо большое. А вы тут живете? – полушепотом спросила я.

– Да, теперь живу. Здесь живет моя бабушка, а теперь и я. Заходите в гости, – улыбнулся Игорь.

Я попятилась, еще раз поблагодарила замечательного человека, да еще такого Принца. До самой колонки я не слышала, что возбужденно говорил Киса, размахивая руками. Я шла как во сне, все еще сжимая рубль в ладошке.

Когда мы пришли, Киса остался во дворе, а я вошла в дом, прошмыгнула в кухню. Мама возилась с сестренкой, я поставила сметану и масло в холодильник, убрала хлеб и батон в хлебницу и высыпала сдачу – горсть мелочи на стол. Сверху положила бумажный рубль, который мне подарил Игорь. Разгладила его пальцами. И вдруг мое внимание привлекла какая-то уж слишком крупная монетка. Я взяла ее в руки. Стала рассматривать. Коленки у меня задрожали.

На денежке была нарисован единичка и написано «1 РУБЛЬ».

Фурункул

В советском пионерском лагере удобства были во дворе. Назывались они «Белый домик». Ну как удобства? Сарай из досок, дырка в дощатом полу и страшный, выбивающий слезы, запах дерьма и хлорки.

Боялась я этих удобств как огня. А вдруг в дырку попадет нога? Или сама туда проскользну? Жуть и ужас.

А потом у меня вылез фурункул. На попе. Не знаю, связано ли это с удобствами во дворе или с чем-то другим, но фурункул был болючий, гадкий, стыдный.