Племя останется жить, если завтра выиграет бой. Или даже если пришельцы не смогут покорить племя. Если враги должны будут договариваться с племенем, племя уже не погибнет.

Но битва невозможна без кагана. А каган не оставил преемника. Каган был великим вождем. Смелым, великим вождем, и все племена смело могли идти за ним. Но позавчера каган ускакал из битвы, раскачиваясь в седле, зажимая рассеченный живот.

Другие, маленькие вожди, знали, что им нужно делать. С такой раной не живут, и только в священном месте, на берегах озера Туим, вождь еще мог бы отлежаться.

…Может быть. И вот вождь вождей умер. Его душа ушла на север, вместе с тучами и ветром. Кагана похоронят. Если победят, то похоронят, как полагается хоронить вождей, насыпав курган, принося в жертву коней и рабов. Если проиграют — двое юношей из лучших семей останутся здесь; получив известия, они увезут вождя в горы и там похоронят и спрячут. А сами скроются навсегда, чтобы враги не смогли надругаться над вождем.

Но сегодня для всех важно другое. Все маленькие вожди, вожди родов и племен, знают — они не смогут быть вождями. Не им объединить все племена хягас, и не им бросить их на хунну, на проклятых детей коров.

Здесь, у священного костра, нет преемников великого вождя. И неизвестно, кто вообще сможет быть таким преемником. Может быть, и вообще не существует тот, кто способен стать новым каганом. Если такого человека нет — племя погибло.

Надо найти того, кто может стать вождем вождей. Найти, а потом сделать так, чтобы он захотел стать каганом племени.

Самые сильные шаманы не могли помочь в таких делах. Может быть, могла помочь Тигэ…

Шаманка шаманов Тигэ. Шаманка, именем которой пугали маленьких детей. Шаманка, носившая на пальце простое железное кольцо… Кольцо, позволявшее понимать язык зверей, видеть то, что происходит за десятки дней пути. Шаманка, способная предсказывать, что будет через месяцы и годы. Шаманка, всегда живущая на берегу озера Туим. В особом месте, где открываются дороги в другие страны, с другими законами жизни. Месте, из которого можно уйти в другой мир и вернуться из другого мира.

Каждое лето поселялась Тигэ около алтаря на восточном берегу озера Туим… Там, между двух корявых, огромных лиственниц, с незапамятных времен стояло несколько вкопанных плит камня вокруг одной, лежащей.

Старейшины родов и малые вожди племен — они стояли перед Тигэ… Великая шаманка, она была тем не менее всего-навсего женщиной. А они стояли перед ней, предлагая половину всего скота племени, сундуки сокровищ и все, что только у них было.

Тигэ была вежлива. Она просила вождей сесть; помогавшие Тигэ старухи принесли бурдюки с угощением. Оцепеневшие от страха перед Тигэ, слуги разносили кумыс и араку.

Второй раз Тигэ вышла в особенном платье, — коричневом, с золотой китайской нитью. С особенным бубном в руках — с огромным новым бубном овальной формы. Новая лоснящаяся кожа бубна была натянута на двойной, сильно выступающий по краям обруч. Гладкая, красивая поверхность бубна, окруженная высоким деревом, была как центр мира. Обруч был как горы, замыкающие центр мира, и был украшен тем, что украшает центр мира и горы вокруг, — лоскутками звериных шкур, перекрученными нитками из шерсти, сверлеными каменными бусинками.

И уже было видно, что шаманка — не здесь. Лицо Тигэ было подобно лицу воина перед началом сражения: одновременно спокойное и напряженное.

Две старухи прислуживали Тигэ — сами шаманки невероятной силы, они терялись в сравнении с Тигэ и добровольно стали ей служить…

Одна подала Тигэ деревянную чашку с аракой. Тигэ пила, закинув голову, делая большие глотки — словно арака была кумысом… и даже попросту кефиром. Вернула чашку, ждала, пока наполнят, выпила еще. Не всякий мужчина смог бы вот так, не изменившись в лице, не поморщившись, выпить столько араки. Величайшим неприличием было бы для женщины пить араку, не будь Тигэ великой шаманкой. Не будь ей это нужно для достижения шаманского полета.

Тигэ тихо провела колотушкой по бубну, и бубен словно ожил — тихо заскрипел и заворчал.

Тигэ ударила сильнее… Бубен отозвался протяжным, долгим гулом. Тигэ мерно била в бубен, ритмично приплясывала на покрытой углями земле. Темп ускорялся, удары падали сильней и чаще. Обезумевшее лицо с глазами, устремленными в иной мир. Отрывистые, не всегда понятные сидящим вдоль стен юрты вождям слова срывались с посиневших губ. Понятно было только — летит! Видит!

Тигэ долго общалась с кем-то могущественным; вожди понимали — готовит себе путь в другое время.

Вожди не смогли бы счесть времени, пока шло долгое, безумное камлание. Пока Тигэ плясала, била в бубен. Пока шел ее полет в другой мир… Или миры? Кто знает.

Луна закатывалась за сопки, когда Тигэ тихо стонала, распростершись на полу, в своем чудном коричневом платье, сквозь которое искусные китайские мастера пропустили золотую искру. Старухи подбежали, вытерли побледневшее после камлания лицо, покрытое крупными бисеринками пота.

Несколько минут Тигэ лежала неподвижно. Приподнялась. Старухи подхватили, унесли колотушку и бубен, дали ей деревянную чашку с каким-то резко пахнущим, непонятным напитком. Тигэ приподнялась, села на колени, глядя в угли погасавшего костра.

«Он есть… — сказала, — новый каган есть. Но он не здесь. Он еще не родился… И я попробую его достать…»

Тигэ сидела в напряженной позе — то ли думая, то ли решаясь. Медленным, плавным движением, жестом женственным и в то же время властным Тигэ поднесла левую руку к лицу. Так королева поднимает жезл. Так миллиардерша достает чековую книжку, чтобы осыпать голодающих детей благодеяниями.

Все замерли, зная: что-то должно произойти. Может быть, сейчас из туч упадет прямо на них новый вождь?!

Держа свою руку, словно посторонний, нужный для камлания предмет, пальцами правой руки Тигэ повернула железное кольцо. И исчезла.

Был склон холма. Был бледный серпик месяца над ним. Трепались по ветру, шелестели лиственницы. Шипел угасавший костер. Глухо билось в берег озеро. Не было только Тигэ. Она не ушла. Не растворилась. Не было никакого намека, куда она могла деваться. Она пропала из глаз окружающих, как будто бы ее и не было.

Вожди сидели неподвижно. Редко-редко поднималась рука, слышалось тихое хлюпанье — кто-то из вождей отхлебывал кислого молока из деревянной чашки.

Несколько часов вожди сидели, не смея встать, отойти. Почти что не смея дышать.

Под утро молодой вождь из рода Черепахи упал в обморок. Двое вождей постарше и покрепче молча потащили его к озеру, долго поливали темной, пахучей водой. Молодой вождь пришел в себя, виновато улыбнулся, и все молча вернулись на место.

И опять все сидели и ждали.

2 августа 1984 года штатный археолог абаканского музея Эрна Адольфовна Собачкина упала в обморок при исполнении своих служебных обязанностей.