— Вот, старая Москва! Кстати, я забыла представиться: Ольга Григорьевна!

Комната с балконом была, скорее всего, гостиной: тут и там стояли высокие глиняные вазы с сухими букетами, такие же травы были изображены на толстом шерстяном ковре. На черном кожаном диване и креслах разбросаны маленькие овечьей шерсти подушки. Посередине стояла плетеная качалка. Помимо балконной и белых двустворчатых в переднюю в комнате были еще три двери.

— Здесь спальня, — кивнула Ольга Григорьевна на дверь слева. — А это… просто жилые комнаты.

Жилые комнаты были похожи как братья-близнецы: стенка, письменный стол, два стула. В одной стоял небольшой диван, в другой — кресла с такой же синей велюровой обивкой.

— Они раскладываются, есть даже ящики для белья.

Кухню и столовую соединяли две арки. В невысокую был втиснут овальный обеденный стол, так что один человек сидел на кухне, остальные — в комнате; другая арка, высокая и узкая, служила для прохода. В углу столовой в кресле сидел Давид и разговаривал с риелторшей Леной.

— Здесь у нас итальянский гарнитур, — тоном музейного экскурсовода сообщила Ольга Григорьевна, указывая на тяжелую лакированную горку, заставленную неизбежным хрусталем.

— Посудомоечной машины нет? — поинтересовался из угла Дод.

— Это ваш муж? — спросила Ольга Григорьевна удивленно, видно забыв про него.

Я молчала.

— У нас трое детей. Большая семья, — буднично сообщил Дод. — Ну что, нет машины?

— Нет.

— Существенный недостаток.

— У нас стиральная машина, два телевизора, видео…— перечисляла Ольга Григорьевна.

— В них невозможно мыть посуду, — оборвал Давид.

Лена отвела Ольгу Григорьевну к окну и заговорила напряженным шепотом. Похоже, уговаривала уступить в цене.

— Посмотри санузел, — посоветовал Давид. — Интересно.

В центре просторного санузла возвышалась нежно-желтая ванна, напоминающая формой цветок лилии. На стене — мозаичное панно: над спелыми ярко-оранжевыми персиками резвятся голубые бабочки. Идиллическая картинка отражалась в зеркале на противоположной стене. Казалось, в ванной царит лето. Я присела на желтый плетеный стул в углу у душевой кабины.

Неужели я буду жить здесь с Давидом? Умываться среди бабочек, потом завтракать в итальянской столовой. Понемногу до меня начал доходить смысл перемен: фактически я вышла замуж. Впереди новая жизнь, новые радости и обязательства, а прошлые…

Я подумала об Изе. Как она там, пока я предвкушаю счастливое будущее? Сражается с мужем-эгоистом? Пытается докричаться до дочки? Я вытащила мобильный. Трубку у Изы долго не брали, в конце концов телефон отключился сам. Я с досадой поморщилась, и тут в ванную вошел Давид.

— Кому ты звонила?

— Изе.

— Марина! Брось эти свои привычки!..

— Какие привычки? Иза — моя подруга!

— Сегодня наш день… — Он обнял меня, и я почувствовала себя первобытной женщиной, дождавшейся своего мужчину. Какое это было значимое властное чувство! Я задохнулась.

— Что ты? — Давид взял в ладони мое лицо, стал медленно целовать глаза, губы, щеки, потом какими-то потайными путями повел меня через кухню и столовую в спальню.

Я беспорядочно скинула одежду и упала в вишневые атласные простыни, в его объятия, в первобытность своего женского инстинкта…

Я медленно открыла глаза, увидела алые бархатные шторы, бронзовую люстру с хрустальными подвесками, рассмеялась:

— Дворцовое великолепие! Странная эта Ольга Григорьевна… И квартира у нее— просто лабиринт!

— Да нет, тут, в общем, все понятно. Хочешь посмотреть?

Квартира находилась в торце дома, и комнаты располагались неправильным каре: гостиная выходила на набережную, маленькая комната — в темный проулок, а все остальные — на мощеный двор монастыря с тяжелым пятиглавым собором посередине. На монастырских клумбах островками серел снег. С высокого крыльца собора медленно, крестясь и кланяясь, спускалась женщина в черном. Я подумала: если бы сейчас стала просить Бога, то только об одном. Чтобы ничего в моей жизни не изменилось.

Давид сидел в том же кресле, что и утром, читал. Я тихо подошла, присела на подлокотник. Он отложил книгу, посадил меня на колени, поцеловал в шею. Я положила голову ему на плечо и закрыла глаза, как мечтала сегодня за завтраком…

Проснулась я от того, что Давид говорил мне в ухо:

— Через полчаса… ну минут через сорок…

Оказалось, он разговаривает по телефону.

— К нам едет Сомов с Аней, — сообщил он, отключившись. — А тебе кто-то непрерывно звонит на сотовый.

Звонили конечно же дети — больше никому я не давала свой номер. Бедные… я про них и думать забыла.

К телефону подошел Денис, сурово поинтересовался:

— Ну что, все гуляешь? А Илюшка есть просит!

— Там же оставалось… — виновато пролепетала я.

— Ладно, мам, шутка. — Голос сына потеплел. — Все тип-топ. Илюшка погулял, смолотил все пирожные, я рыбки поел.

— А Олег?

— В футбол играет с ребятами. Бабушка звонила, я сказал, ты вечером будешь.

— Вот что, Денис. — Я собралась с духом. — Давид снял большую квартиру, мы теперь будем жить в ней…

— Мы — это кто? — аккуратно уточнил мой взрослый сын.

— Мы все… Соберите вещи: учебники, тетради, одежду.

— А квартира где?

— На Таганке.

— Большая? Прикольно. А когда переезжаем?

— Завтра.

— А сегодня мы одни будем?

— Ну что ты… Я бабушке позвоню.

— Ой, начнется… Руки помой, сядь прямо, так нельзя себя вести… а потом еще про тебя: матери вы не нужны.

— Когда это она говорила?

— Говорила и не такое… Давай мы лучше без нее.

Все же пришлось звонить маме.

— Ты не могла бы приехать побыть с мальчиками?

— А что случилось, Марина? Как объяснишь, что случилось?

— Мы переезжаем.

— Квартиру продаешь? Тебя обведут вокруг пальца!

— Ну что ты. Зачем мне ее продавать?

— А что? Переселяешься к Давиду?! Дети не нужны стали?! Кто ж с ними будет?! Я?

— Дети, мама, будут со мной. Просто сейчас переезд, купить кое-что надо.

— Значит, ты вышла замуж?

Я не знала, иронизирует она или говорит серьезно. Но мои мысли неожиданно подтвердились. Я вышла замуж. Этап букетов и подарков прошел не успев начаться. Наступают семейные будни… В монастыре ударили в колокол. Примерно через минуту удар повторился. Потом звуки полились чаще, я различала стремительно ускоряющуюся мелодию. Хотелось вслушиваться, казалось, колокольный звон каким-то образом связан с будущим. Заглянуть в будущее невозможно, но можно молиться, просить. Я никогда ни о чем не просила — просто жила. Значит, новая жизнь — незаслуженное да и непрошеное счастье, которое неизвестно чем может закончиться. Но так жизнеутверждающе пели колокола — в плохое просто не верилось.